– Долго ты не бывал, – сдержанно усмехнулся Иван, встретив брата.
– Крестный замиловал меня, Ваня, – словно чувствуя какую-то нужду оправдаться перед Иваном, сказал Степан. Он видел, что Иван его встретил не по обычаю холодно. – Чего-то примстилось Корниле, что быть мне большим атаманом и Доном владеть. И с чего примстилось, никак не разумею. В посольстве меня посылал к калмыкам. На Едичульскую орду пошли в поход – велел мне быть при нем есаулом: к расспросным делам приучал в войсковой избе. Да и сюда прислал с тайным делом к Алмазу Иванычу. И снова велел поспешать к нему на Дон с отпиской Алмаза.
– Подружил ты с Корнеем! Мимо брата родного промчался – перво к боярам по тайным делам да сызнова на Дон?! Говоришь, в атаманы собрался и ныне уж нас, казаков, знать не хочешь?!
«Вон он на что осерчал», – догадался Степан.
– Так, стало, сдружился с Корнеем? – настойчиво и ревниво переспросил Иван.
– Люблю его. Хитрый он, черт. Скрозь землю на три сажени видит. А добрый...
– Купил тебя лаской! – прервал Иван. – Ну ладно. Об том опосле рассудим. Ты про Дон расскажи, что там? Говорят, беглецов избегло из Москвы после бунта!
– Ой, много! – признал Степан.
– А Корнила назад их в Москву посылает?
– Да что ты, Иван! – возмутился Степан.
Иван усмехнулся.
– Ты, стало, Степан, Корнею во всем прилежен? – спросил он. – Признавайся уж, что ли?
Степан посмотрел на брата. Он сидел перед ним как утес, грузный, кряжистый, суровый. Даже усмешка на губах его показалась какой-то каменной, тяжелой. Иван смотрел в его глаза отчужденно, враждебно и не по-братски озлобленно.
– Да в чем мне тебе признаваться? Измену я, что ли, какую замыслил? – вдруг неожиданно для себя, вспыхнув злостью, огрызнулся Степан.
– А не ты ли с ним вместе беглых московских людей выдавал воронежску воеводе? – спросил Иван, по-прежнему глядя в упор Степану в глаза.
Степан вскочил с места.
– Что брешешь?! – выкрикнул он.
– Не брешу. Ты беглого в свой курень заманил, изловил да в Воронеж послал. За то тебя обласкал Корнила.
Степан кинулся на Ивана, но кулак его наткнулся словно на гранит. У Стеньки захватило дыхание и в глазах потемнело. Не помня себя, обхватил он брата, и под богатырской, несокрушимой тяжестью Стеньки Иван повалился на пол, опрокинув скамью...
Есаул Иван Черноярец вдвоем с Сергеем Кривым, вбежав, насилу стащили рассвирепевшего Стеньку с атамана.
– Идите отселе! – властно сказал Иван казакам. – Мы сами тут подобру разберемся. А ты, дурак, не кидайся на брата в кулачки, не махонький вырос, – одернул он Стеньку. – Садись на скамью, я сказывать буду.
Подавленный холодным спокойствием брата и его суровой уверенностью в своей правоте, в смущенье Степан сел.
– Дурак, – ворчливо сказал Иван. – Кулаки – не доказ, а ты с кулаками суешься. Ну, сказывай мне: из Москвы человек у тебя не живал, коего царь обманул рукобитьем? – понизив голос, спросил Иван.
– Жил таков человек, – еще тише ответил Степан.
– А где он теперь? – сурово спросил старший брат.
– Как я в Черкасск в войсковую поехал, когда поправился после раны, то он у меня в дому за работника оставался. Потом я в посольство уехал, потом – война с крымцами... Так я в станице и не бывал, сюда подался, и вестей мне из дому не писали. Прислала Алена с попутными казаками гостинцев, поклон, да и все. Я все сам собирался изведать, – говорил Степан, удивленный, откуда знает Иван о его московском знакомце.
– А ныне того человека в твоем курене нет, казак, – твердо сказал Иван, словно он сам только что побывал на Дону. – А вышел тот человек по своей нужде на рассвете, как тут же его, у тебя на базу, и схопили – в рот кляп, локти за спину, на башку тулуп, через плетень – да и в сани; сверху сеном заклали и повезли. А привезли к воронежску воеводе в дом тайно, да после в тюрьме он месяц был на цепи прикован к дубовому стулу [ Дубовый стул – комлевый пень дуба, весом в несколько пудов ], потом на Москву повезли...
– Да кто ж то содеял? – поразился Степан. Он уже забыл о схватке с Иваном. Рассказ Ивана ошеломил его.
– Кто содеял, тот нам не сказался, – ответил Иван. – Срам на весь Дон, а пуще всего – на семью Тимофея Рази... А ты сам посуди: кому надо наш род осрамить между казаками! Казаки говорят: «Как войну с панами прикончим, так разом пойдем в Черкасск с ружьем трясти старшину войсковую». Слух такой до Корнилы дошел. Меня он страшится. Вот и надумал тебя подманить да приблизить, чтобы все выпытывать про меня. У Корнилы лазутчики всюду, так мало ему: еще хочет брата на брата поднять, а ты поддаешься, а он за твоею спиной и брата погубит, и дому позор принесет!
Читать дальше