Степан Злобин - Степан Разин (Книга 1)

– Побегу, – отозвался пленник уверенно и спокойно.

Одоевский не поверил своим ушам. Он ждал, что беглец хоть для виду станет молить о прощенье, начнет лепетать, что попутал бес, что будет служить боярину верой-правдой...

– Чего-о?! – протянул боярин. – Может, казацкого звания не отречешься?!

– Не отрекусь! – более четко и внятно произнес Харитонов.

Приведший его холоп, угодливо взглянув на боярина, взмахнул плетью над спиною упорного беглеца.

– Отстань! Кто велел? – прикрикнул боярин.

Холоп отступил.

– Что же, Мишка, тебе отца, матки не жалко, жены, робятишек? – душевно спросил боярин.

– А нет у меня никого: кругом сирота я, боярин. Прежде матку жалел, не бежал, а как померла, то и ходу!..

– Что же тебе больше по нраву пришло: плети аль дыба, колода аль цепь? – спросил Одоевский с нарастающим раздражением.

– Ни под плетьми, ни на виске не плакал. Прощения не молил!

– Огня ты не испытал! – с угрозой сказал боярин.

– Что ты, что сынок твой – звери, – ответил Михайла, прямо глядя в глаза Одоевскому. – Народ только мучите!.. Кабы работать у вас по-людски – кому свою землю-то сладко кинуть?! А ты погляди: и женаты и детны бегут! Я для того бобылем остался. Мне уж тридцатый, и девка была по мне. Не женился, чтобы семьи не жалеть!

– Смелый ты, Мишка! Вижу, по правде все молвил, – сказал боярин.

– Оттого и по правде, что смелый. Кто страшится, тот брешет, – по-прежнему твердо ответил беглец.

– Мог бы тебя я насмерть замучить, – начал боярин, – никто бы с меня за то не спросил...

– За бедного кто же спросит! – согласно вставил Михайла, тряхнув головой.

– Ан князь Федор Никитич мне сказал, что ты работник искусный на якорну снасть. Шеймы сучишь любой толщины...

– Не один я. Иные не хуже есть! – непочтительно перебил Михайла.

– Что ты мне слова сказать не даешь? Боярин ить я! – раздраженно прикрикнул Одоевский.

– Ну давай говори. Я тебе не помеха, – согласился пленник с прежним спокойствием.

– А что, Мишка, когда я тебя на волю пущу, да поставлю за старшего верводела, да денег стану платить за работу – неужто ты и тогда побежишь? – с любопытством спросил боярин.

– А много ли денег положишь? – невозмутимо отозвался пленник, словно сам, подобру, пришел наниматься к боярину.

– Ну, скажем, я полтора рубли положу тебе, как приказчику. Станешь ты якорны шеймы сучить и за всеми за прочими дозирать, чтобы работали добро? Неужто ты и тогда побежишь?

– Да что ты, боярин Никита Иваныч, за дурака меня почитаешь? Куды же я побегу тогда. Стану служить. Ведь бегут от худого! От доброго кто же бежит?!

– Легкой жизни захочешь, в казаки сбежишь, на грабеж...

– Какой я грабитель! – с обидой сказал верводел. – А бог-то на что?!

– Что же, оженишься тотчас? – спросил боярин.

– Жениться пока погожу.

– А пошто погодишь?

– Ты, может, обманешь. Боярское слово некрепко!

– Дурак! – возмутился Одоевский. – А ну развяжите его, – приказал он холопам.

Те кинулись, подняли верводела с колен, развязали узлы, стянувшие за спиной его руки. Михайла с наслаждением расправил плечи, вздохнул и вдруг неожиданно развернулся и, коротко крякнув, страшным ударом швырнул одного из холопов в угол боярской горницы. От второго удара его громадного кулака также, как неживой, отлетел и второй холоп. Никита Иванович вскочил и попятился с искаженным от страха лицом. Но верводел стоял перед ним, не собираясь больше ни на кого нападать.

– Сучья кровь! Что творят с людьми у тебя в подвалах, ты знал бы, боярин! Убить их ведь мало, как измываются над несчастным людом! – сказал Михайла.

Боярин понял, что за себя ему можно не опасаться. Еще тяжело дыша от волнения, он не сразу опомнился.

– Да что ж ты, мужицкое рыло, в боярском дому дерешься при мне?! – крикнул он.

– А где мне потом-то их взять, боярин! Ан тут я за всех помстился, – простодушно сказал Михайла.

– Ну, че-ерт! – уже отойдя от страха, усмехнулся Одоевский. – Такого, как ты, в палачи взять в Земский приказ.

Холопы, видя, как мирно беседуют верводел и боярин, молча поднялись; один из них сплюнул кровь и пробовал пальцем зуб под разбитой губой.

Боярин налил вина в золотой кубок, не убранный после ухода Ордын-Нащокина, протянул его беглецу.

– Пей боярское здравье за новый почин. Ставлю тебя на полтора рубли в год за старшего верводела в крутильне.

Воеводский товарищ из Астрахани стольник князь Семен Иванович Львов приехал в Москву в приказ Посольских дел, куда по указу царя шли все известия касательно «вора» Стеньки Разина и его казаков. Стольник привез письмо астраханского воеводы боярина Ивана Прозоровского о том, что им в устье Волги пойман разинский казак. Сперва вор сказался, что он убежал от своего атамана и пробирается на Дон для мирной жизни, но, не выдержав пыток, казак перед самой смертью признался, что Разин сам послал его в Астрахань и наказал разведать, сколько в городе стрелецкого войска и каков на стенах пушечный бой. Казак больше уже не успел признаться ни в чем прежде смерти, но и эта весть была достаточно важной, чтобы, покинув все остальные дела, воеводский товарищ помчался в Москву немедленно сообщить о предстоящем возвращении Разина и просить у царя несколько приказов московских стрельцов, потому что астраханские стрельцы уже показали себя ненадежными, перейдя на сторону Разина, когда были посланы с воеводою Беклемишевым для заставы против разинцев с Волги в море.