Он вспомнил московского беглеца, который жил у него в станице после «медного» бунта.
«Ведь бил же с ним царь по рукам, а потом обманул! Вот еще тебе царская правда! Ее ли мы шли добиваться?!»
Степан не слыхал, как сняли его с телеги, не заметил, как ввели его на высокое крыльцо Земского приказа, как скинули с плеч лохмотья и вздели руки в ременные кольца.
Только тогда, когда стали поднимать его на дыбу и начали выворачиваться из плеч суставы, он оторвался от своих размышлений.
Он осмотрел застенок с пыточными орудиями, двух палачей, подьячего и плюгавого человечка в боярской шапке.
– Вот тут и живет, значит, царская правда! – сказал он вслух...
Степан всего себя словно зажал в кулак.
«Стоять до последнего твердо и крепко. Осилить их. Не показать ни страха, ни муки, бровью не дрогнуть!» – сказал он себе и держался.
Тело уже измучено пытками. Боль везде. Ни кровинки, ни жилки уже не осталось не тронутой болью, и оттого боль стала уже безразличной. Вначале, когда удар кнута падал на спину, раздирая кожу, хотелось унять эту боль, но когда от ударов кнута и плетей, от ожогов, побоев, щипцов и крючьев боль охватила все существо, – она притупилась...
– Хотел ли стать выше бояр и самого государя? – спрашивал сам Одоевский, ведавший Земским приказом.
– Дурак! И сейчас я выше тебя, – спокойно сказал ему Разин и плюнул сверху в лицо боярина...
Как он взбесился!.. Сам бросился бить по ногам железным прутом.
– Не боярская справа палаческий хлеб отбивать. Подохнешь, косой. Глянь, слюни по бороде потекли, – сказал искалеченный Разин, не выдав муки...
Больше он ничего не запомнил от первой пытки. Очнулся, когда палач отливал его холодной водой, и тотчас, открыв глаза, спросил палача:
– Как боярин, не сдох?..
Теперь привели его ночью на расспрос во Фролову башню { Прим. стр. 420 }. При красно-желтом коптящем свете свечей на кирпичных стенах колебались тени бояр, дворян и дьяков.
«Сошлись, сволочь, ночью клевать человечье мясо. Любо вам знать, что сам Стенька у вас в застенке. Не был бы Стенька в застенке, быть бы вам всем под Стенькой!» – подумал он, довольный, что думка эта вышла у него так складно.
Они нашли новую муку. Еще цела была голова. Угадали больное место! Волосы сбрили. Под бритвою проступила рана. Череп треснут, и в трещине «дышит» мозг, только кожа его покрывает. На бритое темя, почти что на голый мозг, стали капать по капле холодную воду... Так в первые дни после того, как очнулся, болела рана, а может быть, меньше. Тогда он от боли терял сознанье, теперь держался.
Спрашивали, писал ли письма бывшему патриарху Никону.
– Его спрошайте, чего вы пристали ко мне! – сказал Разин.
Спрашивали про тех, кто ему писал письма, откуда, о чем.
– Народ писал. Всем вы постылы, как чирьи. Молили башки вам посечь, а я обещал, да не сдюжил.
– Кто? Кто? Кто? – с каждой каплей, падавшей на мозг, допрашивал дьяк.
– Все равно не скажу, – заключил Степан и замолк. Замолк потому, что, если бы выдавил слово, оно превратилось бы в рев... Не выпустить звука, ни звука – вот все, о чем думал, чего хотел, теряя и слух и зрение.
– Кто? Кто?
Степан не ответил. Они сдались и отстали.
Опять потянули на дыбу. Не поняли, что любая боль в этот миг для него была лишь отрадой: она отвлекала от несравнимой и страшной боли в мозгу...
Наконец-то опять посветлело в глазах. Разин узнал в толпе Юрия Долгорукого.
– Постарел ты, Егорка, – сказал Степан ему, как знакомцу. – Жалко, дьявол, ты прошлый год не попал мне. Вот я бы тебя пытал!..
Сверху, с дыбы, он обводил глазами толпу, чтобы лучше отвлечься от боли и вытерпеть все мученья.
У входа стояли стрельцы: один из них был похож на Чикмаза. В верхние окна башни светила луна. «Может, в остатний раз ее вижу!» – подумал Разин и задержал на ней взгляд, словно хотел навсегда получше ее запомнить.
Палач калил в это время железный прут. Боль в плече отвлекала Степана от боли в мозгу. Второй палач подгребал жар под дыбу.
– Где казну зарывал? Куда ложил клады? – спросил Одоевский.
Разин смолчал.
Внезапно его по спине ударил тяжелый кнут, сотрясая все тело.
– Где клады зарыл? – повторил боярин.
– В сердцах народных зарыл, и ты откопай себе на беду, – ответил Степан. И вдруг, взглянув еще раз в толпу бояр, он поймал на себе вороватый, испуганный взгляд нестарого человека, который сразу отвел глаза, словно во взоре Степана увидал что-то страшное...
Читать дальше