Явдат Ильясов - Черная вдова, Ильясович

– Не время. Смута, голод, опасность.

– Что же – сидеть и ждать, когда утрясется пыль походов? Долго придется ждать. Нам не по тысяче лет отпущено. Кто продолжит за нас человеческий род? Живешь – живи полной мерой, наперекор несчастьям. Ну, выпьем, что ли?

– Не пью.

– Так и не научился? И где – во дворце! Уж там-то пьют не по-нашему. Неужели ни разу не попробовал?

– Случалось. – Бахтиар смутно представил дикую ночь, когда, одурелый, скитался с бездомной собакой по дамбам. Будто сто лет минуло с тех пор.

– Ну и как?

– Чуть не свихнулся. Веришь, нет, выпью – стихи сочинять принимаюсь.

– Почитай.

– Что ты? Забыл. Пьяный бред.

– Ладно. Ты вот что. Не желаешь пить – и слава богу! Не пей. Это зелье такое – кому не идет, тот и нюхать его не должен. Но дурить – брось. Не юродствуй, не отдаляйся от всех. Будь среди нас, хотя и над нами. Женись, живи человеческой жизнью. Иначе плохо кончишь.

– Не знаю. Посмотрим. Надо подумать.

Чудак Джахур. Женщина? Бахтиар мечтает о ней каждую ночь. Не об оставленной Гуль – об этой чертовой Асаль, нет от проклятой спасенья. Но досуг ли сейчас толковать о свадьбах? Преступление. Все нужно отдать войне – боль, нежность, тоску и ласку. Переплатить в ненависть к врагу. О чем думают люди? Почему они столь беспечны?

Или, – Бахтиар вопросительно уставился на площадь, где веселились айханцы, – их способность плясать, петь, пить, жить всякой беде назло – это и есть то оружие, которое поможет им победить?

Уразбай осторожно шепнул Бахтиару:

– Салих вернулся. – И, быстро скосив глаза на пирующих, приложил палец к губам.

– Что… плохие вести? – еле выдавил Бахтиар.

Уразбай хмуро кивнул.

Салих – оборванный, грязный, густо обросший – сидел под стеной, сгребал черными пальцами с блюда вареный рис, уминал его в белые комья, поспешно заталкивал в рот. Изголодался, видать.

Бахтиар криво усмехнулся.

– Не торопись, не отнимут. Ты среди своих. Счастливый. Как раз к плову успел. Значит, любит тебя теща твоя.

– Какая теща? – Банщик доел остатки, вытер ладони полою халата. Блаженно отвалился к стене. – У меня их сроду не водилось. Дайте чаю, ради аллаха! Горю. Пылаю. Дым сейчас пойдет.

– Да, правда, ты ведь холостой, – пробормотал Бахтвар. – Хорошо. Никаких забот. Вольный ветер. Трудно было пробраться в крепость?

Салих устало махнул рукой.

– А приятели где?

Банщик вскинул глаза на старика Бекнияза, встретил его умоляющий взгляд – и низко опустил косматую голову.

– Хасан… в ту же ночь. Не успели от города отойти. Что стало с Эр-Назаром? Не знаю. Разделились, как ты приказал, Бахтиар. В Ургенч не явился. На переправе, наверно, поймали.

– В первую ночь! – вскричал Бекнияз. – Как же так? Ведь я все думал – живой. Придет не сегодня-завтра. А он, выходит, давно покойный? Спасибо, Салих, обрадовал. Слава богу, не дожила старуха до этого часа. Рядом с Олегом похоронил. Не захотела остаться со мной, за Олегом ушла. Русского усыновила, за Хасана принимала беднягу, – объяснил он Салиху с улыбкой смущения. И с глухим звериным стоном рухнул на землю.

– Рассказывай! – заорал Бахтиар. – Видел Тимур-Мелика?

– Нет. Он покинул Ургенч. Рыдайте, правоверные! Султан Турана, хорезмшах Мухамед, сын Текеша, осиротил, прах ему в пасть, сей бренный мир.

– Умер? Где, как, почему? Татары поймали?

– Нет. Сам. Где-то на острове. Говорят, простудился. От страха, скорей всего. Бегал, бегал – добегался.

– Заварил собачью похлебку – и утек, проклятый. – Бахтиар разразился несусветной бранью.

Салих продолжал:

– Перед смертью султан изменил завещание. Не хвастуну Озлаг-Шаху, законному наследнику, – другому сыну оставил престол Хорезма.

– Кому?

– Пожелал, чтоб правил Джелал. Умней, больше сведущ в делах войны.

– Хоть напоследок осла осенило.

– Что толку? Осенило, да поздно. Кипчаки, приспешники Озлаг-Шаха, тотчас взбунтовались. Чуть не убили Джелал-эд-Дина. Что ему оставалось? Он вместе с Тимур-Меликом увел свой отряд на юг. Вскоре сбежал и злой Озлаг-Шах. Ургенч захватил хмурый Хумар-Тегин. Говорят, это глупый, дурной человек. Грозится всех татар искоренить, взять Самарканд, дойти до Соланга.

– Что за Соланг? – угрюмо спросил Бахтиар.

– Страна позади Китая.

Бахтиар уныло свистнул.

– Надейся на таких, – усмехнулся Салих. – Есть слух, что Октай и Чагатай, сыновья Чингизхана, вышли из Бухары, идут на Ургенч. Из Янгикента выступил Джучи. В столице – смятение. Одни плачут, прячут добро, бегут. Другие честь берегут, мечи острят, трусливых корят. Говорят, что умрут, но ворот врагу не отопрут. Ургенчу совсем не до нас, друг Бахтиар