Сергей Зарубин - Трубка снайпера

–Если еще подобный фокус выкинете, – рассердился лейте­нант, – накажу! Никто не требует лазать за доказательствами к черту на рога. Думай тут, гадай…

Очень тревожился лейтенант за него. Это хорошо понимает Номоконов. Потому в самый боевой момент пришлось вернуть­ся в блиндаж. А так-эге… Еще бы денька два пролежал у овра­га солдат, все равно бы подкараулил опасного фашиста. Про­моргал Номоконов немецкого снайпера, чуть не пропал от его пули, до темноты не высовывался. Тайный отнорок для наблю­дения рыл, да не успел – темно стало. Потом так решил: на «не­мецкой стороне» оврага надо делать новый скрадок, оттуда уда­рить днем по солнечному зайчику. Номоконова выдал бинокль, но и фашист этим выказал себя. Посмотрим, чья возьмет… Ус­покойся, лейтенант, гляди, что живой твой солдат, корми его и снова отпускай на охоту. Большое дело завернул Номоконов –надо кончать.

Увидел лейтенант клочок ваты на рукаве телогрейки солдата, мизинец в дырку просунул:

– За сучок зацепились?

И еще заметил командир взвода, что не прикоснулся Номоконов к сухому пайку, полученному им перед выходом за передний край. Потрогал он промаслившийся пакетик, еще крепче обидел:

– Трофейным питались?

Эй, лейтенант… Шибко хочет кушать твой солдат, а только не тронул он запаса. Ну кто из охотников сразу съедает свой хлеб? А если не добудешь зверя? Как тогда? На трудный день откладыва­ют охотники кусок хлеба, взятый из деревни, на тайгу, на промы­сел надеются. Ловчее бьют тогда, стараются. А сытому чего… Ка-лякать али спать хочется. Словом, такая привычка у Номоконова, сразу не бросишь. Было время у солдата, а только не ел он немец­кий хлеб и свой запас не тронул. И какие уж тут хрящики? На прицеле меткого немца был родник, но, дождавшись темноты, Номоконов все-таки пополз за трофеями. После того, что случи­лось днем, мог он прийти в блиндаж без оружия врага? А теперь –пожалуйста, не шибко засмеешься. Вот он, идет…

Отворилась дверь блиндажа, и, пригнувшись, вошел человек. Вспотевший, разгоряченный от ходьбы, во весь рост выпрямился он и вскинул руку к голове, обвязанной пестрым платком.

– Задание выполнено, товарищ лейтенант! – Рассказывайте, Павленко.

– Посылают корректировщиков или наблюдателей, – утверди­тельно произнес солдат. – Немца, который сидел днем, – не мог заметить: хорошо укрылся. Ровно в восемь смелый пришел – на дерево полез. Этого первой пулей сбил, висит.

– Ужинайте, отдыхайте и на рассвете снова туда. – Репин что-то отметил в блокноте. – Глаз с бугра не спускайте.

– Есть!

Вошел молодой сухощавый человек с ежиком седых волос на непокрытой голове. Неторопливо поставил винтовку в пирамиду, нахмурился:

– Опять пусто, товарищ лейтенант.

– Ничего, ничего, Канатов, – подбодрил Репин. – Сегодня не пришли – завтра обязательно выйдут. Не зря посылаю к озеру: хо­рошо постреляете.

Усталый, но радостный зашел в блиндаж Тагон Санжиев, доложил об успехе:

– Планировщиков прикончил.

– Кого-кого?

– Вплотную подползли, – рассказал Санжиев. – Двое. Бинок­ли вынули, бумагу. Однако нашу землю делили, план делали. Обо­их убил, на виду остались.

– Так и запишем, – сказал Репин. – Немецкие артиллерийские разведчики, проводившие засечку целей, уничтожены. По глазам бейте этих планировщиков, Санжиев, по буссолям и биноклям! Нечего им смотреть на наши высоты.

– Есть, лейтенант!

А вот и старший сержант Николай Юшманов явился. Кое-что узнал о нем Номоконов. В ведомости «Смерть захватчикам» против его фамилии стоит самая большая цифра. Санжиев говорил, что чело­век, который бьет фашистов лучше всех, тоже земляк – якут. В скита­ниях близ Олекмы и Алдана приходилось Номоконову встречаться с якутами. Закаленный народ, твердый, спокойный –тоже с узкими гла­зами. В таежной песне так об этом говорится: и ночью не потеряют

узкие глаза след соболя; орлы никогда не спят, а, прищурившись, дрем­лют и все кругом видят; круглые глаза у изюбря, землю и солнце ви­дят сразу, а только много бегать приходится этому зверю. Ноги от вол­ков спасают, да уши некрасивые.

Коренастый, крепкий на вид человек снял с головы пилотку, стряхнул с нее хвою, выправил, надел на жесткую щетку волос, подошел к лейтенанту:

– Разрешите? –Да.

– Сегодня уничтожил трех, – на чистом русском языке произнес старший сержант. – К девяти часам утра вышли к оврагу, пооче­редно. Всех успел. Двое убитых у ключа лежали – не моя работа. Днем засек позицию немецкого снайпера, стрелял…