Сергей Зарубин - Трубка снайпера

Навоз возил на поля Номоконов, дороги ремонтировал, делал табуретки, рамы. Работать старался, только из рук все валилось, не получалось дело. Заметили люди, что затосковал зверобой, бу­магу выписали. Дома, в сундучке, осталась она.

«Дана настоящая в том, что в связи с роспуском охотничьей бригады, а также в связи с тем, что С. Д. Номоконов, как тун-гус-хамнеган, не имеет навыка к хлебопашеству и сохранил при­верженность к бродячему образу жизни, ему разрешен выход из нижнестанского колхоза и переселение в хозяйства, занимаю­щиеся таежными промыслами».

Холодная та справка, недобрая. Не скажет о ней зверобой ма­ленькому командиру-лейтенанту, присмотрится к нему сперва. Словом, так получилось, что разрешили охотнику идти куда он хочет от родной земли, от людей. Но только трудно оказалось покинуть насиженное место, в селе решил остаться Номоконов, терпеливо ждать, когда выведут всех врагов и опять разрешат охоту – таежному колхозу не прокормиться на овсе. Тут, как на грех, фашисты напали. Прямо из столярки пришлось ехать в военкомат.

Здесь, на фронте, все торопятся. Еще никто из командиров вот так спокойно и долго, с добрым сердцем не слушал Номоконова. Делать костыли, подбирать раненых и убитых, сколачивать паро­мы, прокладывать дороги, ставить на «нейтралках» заграждения –нужное дело. А вот не лежит к этому сердце таежного человека. Тянет побродить с винтовкой, посидеть в засаде Быстрее бери, лей­тенант, к себе охотника.

В его памяти все время всплывает день, когда по лесной дороге отступал полевой госпиталь. В задней машине везли безногих лю­дей, которым Номоконов делал костыли. Врезался немецкий танк в машину с красным крестом, и надо только было видеть, что ста­ло с людьми. Когда, стреляя, ушла немецкая танковая колонна, Номоконов пополз по канаве, чтобы забрать столярный инстру­мент, который был в машине, в мешке. Эх, лейтенант… На месте живых людей была груда мяса, из которой торчали острые щепки.

Вот с тех пор не может спокойно спать Номоконов. Машину ему не водить, грамоты нет. В пехоту просился –усмехнулись, ска­зали, что ноги слабые. В саперном взводе вроде и подходящее ме­сто, однако бревна таскать не может он. Ростом не вышел, сил ма­ловато. Недавно услыхал Номоконов, что собирают в полку хоро­ших стрелков, а только призадумался. Все говорят кругом о пуш­ках, танках, самолетах… Будет ли толк от винтовок? Веру в свое оружие стал терять охотник. Может, саперное дело важнее?

А воевать надо. Так бывал, лейтенант, в забайкальских местах? Нет? Там синие горы, дремучие леса и очень много солнца. В пору цветения багульника до того хорошо в тайге, что на глазах у самых черствых людей выступают слезы удивления и радости – такая песня есть у тунгусов. Серые камни светлеют, старые кедры с бере­зами шепчутся. Если не остановить фашистов – большое горе и в тайгу придет. Добра не жди, если один народ наступит на грудь другому народу. Куда еще отступать, в какой лес? Большому народу не спрятаться в тайге.

– Будет толк и от винтовок, – твердо сказал Репин. – Скажите, Семен Данилович, вот что. Говорят, вы молитесь по вечерам, ка­кие-то наговоры от пуль знаете. Вы верующий?

– Чего? – удивился Номоконов. – Богу молюсь?

– Дело ваше, конечно, – смутился Репин. – Вроде шаманите вы, песни религиозные поете?

– Болтают, лейтенант! Не верь! Гм… Ишь куда повернули… тут особая молитва, по старинному поверью… Это я по фашистам, которых на тот свет отправил!

– И много вы убили фашистов?

– Еще двух завалю – ровно три десятка будет.

– Бывает и у саперов, конечно… – кашлянул лейтенант.

– Пошто сумлеваешься? – нахмурился Номоконов. – Так нельзя, худо, лейтенант. Я не живу без правды. Всех помню, хорошо счи­таю. На, гляди! – протянул он Репину курительную трубку. – Это я между делом, как следует еще не брался. Много лет трубке, кото­рую держит в руках маленький лейтенант. Из корня лиственницы, душистого и крепкого, выточил ее Данила Иванович Номоконов –потомственный охотник-следопыт из рода хамнеганов, подарил сыну. По древнему закону тайги сыновья удостаиваются этого в особо важных случаях: получая из рук отца оружие в день добычи первого большого зверя или в день свадьбы. Значит, на свою доро­гу выходит сын, становится сильным, большим, самостоятельным. Семен Номоконов поставил свой чум возле отцовского в восем­надцать лет. А трубку от отца получил позже – в тяжелый, очень памятный день. Но об этом потом, лейтенант…