Нина Молева - А. Г. Орлов-Чесменский

— И Пассек прав: не нужно. Ходят слухи, что Апраксин получил предупредительное письмо от своего приятеля — великого канцлера. Алексей Петрович Бестужев-Рюмин якобы сообщил ему о скорой кончине ныне царствующей императрицы. Имея в виду интересы великой княгини, канцлер пожелал иметь армию под рукой, а не в далеком походе. К тому же у него иные интересы в начавшейся войне.

— Но ведь если бы даже, не дай Госцодь, что-нибудь случилось с благополучно царствующей монархиней, у нас есть законный наследник, будущий император Петр Федорович. При чем же здесь великая княгиня?

— А ты подумай, подумай, Григорий Григорьевич. С кем ты сражался — с пруссаками? Для великого же князя нет друзей лучших, чем они. Вспомни, в каких нарядах, сказывали, великий князь щеголяет, какую муштру на прусский манер на своем плацу разводит. Языка русского не переносит, чуть что на немецкий переходит. За столом иных тостов не произносит, как за великого своего сродственника Фридриха.

— Сам знаю, Пассек. А великая княгиня…

— Что ж, великая княгиня она все к русским нравам приноравливается. Который год речь российскую одолевает. В церкви службы не пропустит.

— Разве что одолевает. Все едино все слова коверкает. А церковь — была немецкой веры, такой и останется в душе-то.

— Ну уж, душа тут, Орлов, вовсе ни при чем. Монархи руководствуются государственными интересами.

— Монархи! Далеко кулику до Петрова дня!

— Сегодня, может, и далеко, а завтра, может, и поближе станет. Канцлер наш великий зря хлопотать не будет. Ему у престола быть надобно. Уж такой уродился.

— Чем это плохо, Пассек? Чем всю жизнь в прихожей торчать, лучше в тронный зал протиснуться.

— А как же — веселее, наряднее, да и прибыльнее. Не каждому, как нашему Болотенке, одни книжки в радость. Да и то, полагаю, у него страсть такая больше от молодости да застенчивости. В миру жить — мирские песни распевать.

— Да больно она не видная из себя, великая-то княгиня. По совести, и глядеть не на что.

— Ты сначала, Орлов, порфиру-то на нее накинь, а там сам растеряешься, какой писаной красавицей тебе представится. Дело-то житейское: была бы власть да богатство — они, голубчик, кому хошь глазки-то ослепят.

— Кирила Григорьевич, батюшка, насилу тебя сыскал. Ишь в чащобу какую забрался — не докличешься!

— Да ты что, Григорий Николаевич, что за спех такой? Часу не прошло, за обедом вместе сидели. Что за надобность такая?

— Ехать, батюшка, надо. В Петербург бесперечь ехать.

— Зачем мне Петербург? Случилось что?

— Случилось, Кирила Григорьевич, — нарочный прискакал. Государыне императрице плохо.

— Как плохо?

— Думали, кончается. Восьмого, вишь, сентября как в припадке упала, без малого цельную ночь в чувство привести не могли. Глаза закатились. На губах пена.

— О, Господи! Да с чего это? Огорчение какое?

— Да мало ли их в жизни, огорчений-то. Из них одних жизнь человеческая соткана. Тут другое: не срок ли государынин пришел? Судьбу-то не обманешь, хоть какого молодого аманта ни заводи — только век укоротишь.

— Брось, Григорий Николаевич, не нашего ума это дело. Главное — дальше что?

— Известно — что! Каждый по своему разуму поступать стал. Кто в слезы по старой хозяйке, кто нового хозяина искать принялся. Мой корреспондент так и пишет, что канцлер Алексей Петрович Бестужев-Рюмин и в Польшу, в войска, приказ послал действия военные остановить, и к великой княгине — чтоб в готовности была.

— Ну, эта лиса старая не промахнется. Знать, и впрямь дела у государыни-матушки плохи.

— Плохи, плохи, какое уж сомненье. Да вы не торопитесь, я прислуге приказ отдал собираться да лошадей закладывать. В такой час гетману всея Малороссии никак нельзя в стороне оставаться. Негоже, да и не с руки.

— А может, обойдется? Ведь не стара государыня.

— Нешто забыли, Кирила Григорьевич, когда матушка государынина преставилась: всего-то сорок три годика набежало.

— Ну, о государыне Екатерине Алексеевне какой толк. Отчего померла, как кончалась, теперь не дознаешься.

— О конфетах меншиковских думать изволите?

— А хоть бы и о них.

— Оно верно, во дворце каких чудес не бывает. Только и то вспомните, что припадки государынины от родителя. Император Петр Алексеевич всю жизнь ими мучился. Падучая не падучая, а как схватит, он потом — преосвященный Феофан рассказывал — по несколько часов как в беспамятстве лежит, может, и просто спит. Проснется, будто ничего и не помнит. С детских лет его царское величество таково-то маялся.