Засветло прошли немного. Дорога была разбита, грязи по колено, кругом болота, заросшие высоченной травой, никакого жилья не видно.
Колонна страшно растянулась. Когда стемнело, стало страшновато. Один японец мог перестрелять нас из тростника… Часам к двенадцати заметили впереди огонек. Оказалось — несколько покинутых фанз, в одной — солдаты, костер. Тут и свалились полумертвые от усталости.
Утром обнаружили невдалеке тот самый пункт, куда шли. Это оказалось что-то вроде японской пограничной заставы. Днем, действительно, привезли одного раненого в живот, и мы использовали имущество, принесенное на себе: сделали лапаротомию. Раненого не спасли: экспромты в хирургии не проходят.
К вечеру дорога подсохла, пришли санотделские машины с имуществом, забрали нас и повезли куда-то. Два дня путешествия по Маньчжурии, китайцы всюду приветствовали нас. Кричали:
— Шанго! Шанго!
Не знаю, что это означало, но лица — радостные.
Наконец развернулись в городе Боли и даже приняли там около сотни свежих раненых. Через пару дней их эвакуировали.
На этом наша вторая война окончилась.
В середине сентября госпиталь вывезли в район острова Ханко, там мы прожили неделю в палатках и переехали в пригород Владивостока — на станцию Седанка. Месяца полтора мы разъезжались отсюда… Сначала проводили демобилизованных санитаров, потом отпустили младших сестер. Пришла наша очередь: мы с Лидой были направлены в другой ППГ. Последними оставались начальник, майор, Канский и хозяйственники. Кажется, они оформляли ликвидацию еще недели две.
Так прекратил свое существование ППГ-2266.
Со многими мы с Лидой встречались после демобилизации. Анна Васильевна и сейчас работает в нашей клинике. С Быковой дружили в Брянске до самой ее смерти. Многие годы заезжали к Зиночке в Москву и виделись с Аней Сучковой. Лидию Яковлевну встречал в Лениграде, когда приезжал с лекциями. Заезжал в Череповец и видел Тамару. Татьяна Ивановна вернулась из ссылки в начале шестидесятых. По-разному у девушек сложилась судьба… Канский — как в воду канул. Майора мне видеть не хотелось.
Вот так.
Наверное, нужно что-то сказать в заключение?
Когда переписывал свои записки, все время оценивал и свою работу, и товарищей, думал о народе, о войне, хирургии. Думалось, что нужно эти сегодняшние мысли записать.
Море страданий человеческих… Почти 50 тысяч раненых, большинство — лежачих, тяжелых. Свыше тысячи умерли. Это только в нашем маленьком ППГ на конной тяге, рассчитанном на двести коек, с пятью врачами…
Какие они были молодцы, наши раненые! Мужественные, терпеливые — настоящие герои! Но сами о себе, о своих подвигах они рассказывают просто, как о чем-то будничном.
Вот какие свои записки, писанные в Эльбинге в мае 45-го, нашел я среди черновиков научных работ.
«Да, о героизме. Какой героизм можно увидеть в полевом госпитале? Немец нас не окружал, в атаку наши санитары и выздоравливающие не ходили… И даже странно сказать — я мало слышал рассказов о героических подвигах. «Приказали… поднялись… пошли… он строчит… мы идем… он побег… вскочили в его окопы…» А чаще даже не так. «Лейтенант кричит: «Вставай! Пошли!» — а он строчит… головы не поднять… лежим, не глядим на лейтенанта… Тут он опять: «Вставай!..» Пистолет вытащил. Что он сделает пистолетом? Но тут он стал вылезать из окопа: «Ну, и черт с вами!.. Валяйтесь тут, а я пойду…» Пришлось вылезать и нам… Побежали, потом залегли… Лейтенант опять поднялся вперед… Тут его убили, а нам вроде стыдно стало, старшина нас повел… Так и добежали до их окопов… Тут в меня один фриц выстрелил. Хорошо, что не убил.»
О таких лейтенантах я слыхал не раз… Но сами они про это не рассказывали, если и доходили до нас. Они рассказывали иначе:
«Капитан звонит: «Поднимай своих!..» А мои все лежат в окопчиках, головы не поднимают, стреляют изредка в белый свет. Немец бьет из пулеметов сплошь. Где же их поднять?.. Звоню: «Александр Иванович, не поднять мне… подави вон те точки…» А капитан в ответ только материт: «Приказ!» Что будешь делать? Приказ! Думаю, хотя бы на минуту перестал стрелять! Хотя бы продвинуться вперед метров на сто, на двести… Нет, не перестает.
Кричу своим:
«Вперед! За Родину! За Сталина!»
Побежал вперед, и что вы думаете? Поднялись — один, другой… побежали. Ну, думаю, теперь только бы подальше пробежать, пока не стукнут. Бегу что есть духу, на них не оглядываюсь, слышу, что топают недалеко… кричат… прорывается через шум «Ура!». Думаю: «Добегите, миленькие!» Так нет… не добежали! Оглянулся — падают… или ложатся… Вижу — оторвусь без толку. Махнул им: «Ложись!» Потом еще раз… вроде поднимал. Но второй раз не повезло. Поднялся, побежал и… к-а-к он дал… упал и сознание потерял, потом очнулся скоро и даже облегчение почувствовал: «Вот и все, мамочка…» Но видите — ожил… не бросили меня мои…»
Читать дальше