Джералдин Брукс - Год испытаний

— Чарльз! — воскликнула она. И засмеялась каким-то легким, радостным смехом. — Чарльз?! — продолжала она звать все тем же тонким девичьим голосом, в котором, однако, слышалась теперь боль и разочарование.

Хорошо, что рядом оказалась я, а не пастор. Теперь она стонала. А потом ее лицо изменилось, она заговорила опять, вернее, зашептала. Но в ее словах и голосе звучала такая интимная интонация, что я даже покраснела.

— Майкл… Майкл, как долго еще ждать? Пожалуйста, любимый мой, пожалуйста…

Я не слышала, как он открыл дверь и вошел, поэтому, когда он обратился ко мне, я от неожиданности подскочила на стуле.

— Анна, ты свободна, — сухо сказал он. — Если понадобится, я позову тебя.

— Пастор, ей стало хуже. Она бредит…

— Вижу, — резко бросил он. — Ты можешь идти.

Я нехотя встала и вышла на кухню. Я сидела там, мучилась от того, что ничем не могу помочь Элинор, и в конце концов заснула. Очнулась я от пения птиц и первых лучей солнца. Я потихоньку поднялась наверх и замерла, прислушиваясь у двери ее спальни.

Ни звука. Я осторожно приоткрыла дверь. Элинор лежала на спине, лицо ее было бледным. Майкл Момпелльон распростерся на полу у ее кровати, протягивая к ней руки — как будто хотел поймать ее отлетавшую душу.

У меня вырвался сдавленный крик отчаяния. Майкл Момпелльон даже не пошевельнулся, а Элинор открыла глаза и улыбнулась мне.

— Жар прошел, — прошептала она, — и я умираю от жажды. Я не могла позвать тебя, потому что боялась разбудить бедного Майкла. Он так вымотался со мной!

Я помчалась вниз, чтобы приготовить поссет — горячий напиток из молока, сахара и пряностей. Я кипятила молоко, и мне хотелось петь во весь голос. В тот день Элинор на короткое время встала с постели. Я усадила ее в кресло у окна. На следующий день она заявила, что чувствует себя достаточно окрепшей, чтобы выйти в сад. Мистер Момпелльон уставился на нее так, словно увидел чудо. Мы были уверены, что она умирает от чумы, а оказалось, что это обыкновенная простуда! Походка его стала энергичной, как у юноши, и он с новыми силами вернулся к своим обязанностям.

Элинор сидела на скамье в саду. Я принесла ей чашку бульона, и она попросила меня посидеть с ней. Она говорила о всяких приятных пустяках, чего с ней уже давно не случалось. Например, надо ли разделять корневище ириса.

Мистер Момпелльон заметил нас из конюшни и направился в нашу сторону. Он только что приехал с фермы Гордона. Покойный арендовал землю и дом. Он сам избавился от мебели, но соседи не знали, что делать с многочисленными крестами, которые Гордон развесил по стенам. Пастор решил, что их необходимо сжечь — с молитвами и с должным уважением. Он сам проследил за этим.

Он присел рядом с Элинор на скамью. Элинор, шутя, замахала руками:

— Муж мой, ты весь пропитался дымом и лошадиным потом. Пусть Анна подогреет воды, чтобы ты смог помыться.

— Прекрасная идея! — воскликнул он с улыбкой.

Я пошла выполнять приказание. По дороге в дом я слышала, как он что-то оживленно рассказывает Элинор. А возвращаясь с водой и полотенцем, я услышала, как он воскликнул:

— И почему только это не пришло мне в голову раньше?! Когда я стоял там, творя молитву на фоне этих огненных крестов, я понял это так ясно, как будто меня направил на эту мысль сам Господь.

— Давай помолимся, чтобы так оно и было, — пылко произнесла Элинор.

Она встала, и они пошли по тропинке, забыв про меня. Ну что ж, подумала я, бросая полотенце в ведро с горячей водой, может, позже они мне расскажут о том, что их так увлекло.

Следующий день был воскресным, и я вместе с остальными жителями деревни, собравшимися в Делфе, узнала, что же подсказал Господь Майклу Момпелльону.

— Друзья, я думаю, что мы с вами должны разжечь костры и устроить большую чистку в наших домах. Мы должны избавиться от всех земных благ — от всего, к чему мы прикасались руками, от всего, что носили. Соберите эти вещи и принесите их сюда. А после, вечером, мы сожжем все и вознесем Господу наши молитвы, чтобы Он избавил нас от этой напасти.

Я видела, что многие в сомнении закачали головами, ведь они столько уже потеряли, что им трудно решиться и принести новую жертву. Я вспомнила, как Джордж Виккарз прохрипел на смертном одре: «Сожгите все!» Если бы я тогда сожгла платья, сшитые из материала, присланного из Лондона, может быть, многим удалось бы избежать чумы.

Эта мысль так поразила меня, что я слушала мистера Момпелльона невнимательно и не могла потом вспомнить, как ему удалось добиться от всех согласия. Помню, что он говорил об очищающей силе огня. И он говорил, как всегда, очень красноречиво. Но все мы уже устали от слов.