Валентин Пикуль: Слово и дело. Книга 1. Царица престрашного зраку

– С вас – спрос… Ну, с богом!

Волынский краем уха чужие проекты слушал. Молол что-то князь Куракин о ясаке и обидах да чтобы беглых с заводов обратно к помещикам забирать. Это понятно: у него мужиков много бежало, – замысел тут корыстный. Потом граф Головкин речь держал… От обилия слов туманных заскучнела Анна Иоанновна и, в кулак зевнув, прилегла. Шлепнулись на пол ее атласные туфли.

– Не-не! – сказала. – Это я так просто… Ишо не сплю!

Волынский слушал кабинетных, потаенно размышляя: «Вот оно – чистилище знатное, где машина правления всей России подпольно движется. Неужто я не возьмусь за это колесо да не разверну машину куда надобно? Ой, господи, образумь ты меня… Никак я опять забрал паче меры ума своего?»

– Петрович, – дремотно позвала Анна, – теперь ты скажи!

Встал Волынский и ощутил легкость в теле.

– Что писано у меня на бумаге, – сказал, – того честь не стану. У всех глаза имеются: сами потом прочтут. Позволь, великая государыня, словом живым описать непорядок наш… Государство наше лыково! Одни лишь мужики хлеб садят. Иные же, словно мыши, грызут его и взамен хлебу ничего не дают мужику для хозяйства нужного. Оттого, ведаю, и заводится нищета обычаем экономическим. Оттого же, от нищеты, и неправда растет… Много поездил я по дорогам худым, – возвысил голос Волынский. – Для удобства дорожного ландкарты надобны. Для экономии опять же, для политики! Почто Иван Кирилов, патриот разумный, на свои денежки Атлас печатал? У него еще два тома лежат – впусте. Почто Кабинет и высокие министры заботы не имеют, дабы атласы в свет поскоряе вышли? Рази можно государством таким, как наше, управлять разумно без знания географии страны своей? Николи нельзя… Мы говорим – Астрахань, а ведаем ли, какие пути туда ведут? Говорим – Нерчинск, а что мы знаем о нем, кроме того, что там – каторга?

Артемий Петрович и сам чуял, что речь его хороша, – глаза Анны Иоанновны оживились, дрему она с себя уже стряхнула, слушала внимательно…

– …мужика беглого трогать нельзя! – продолжал Волынский, на Куракина глянув. – Где сел – там и оставить его. Пущай пашет и кормится. Сытый мужик да баба в сытости, – глядишь, они новых хлебопашцев породят вскоре для нужд экономических. Вся сила России – в мужике! От земледельства происходит главный доход государства нашего. И так я мыслю: коли бежал мужик от князя Куракина – знать, ему худо было у князя Куракина. А на новом месте ему горазд лучше. А что мы с мужиком беглым делаем? Берем его за бороду и, вконец разорив, в цепях на худое место обратно же гоним. Живи там, где жил. А то место, за хозяина отсутствием, уже подурнело. Иной раз и леском заросло. Выходит, опять пашню подымай заново? А – чем? Кобылка – где? Сошка – где? Мы же у него все отняли… Вот и спрашиваю вас, господа высокие: льзя ли тако с народом обращаться? Нет, – чеканил Волынский, – нельзя! Грешно Россию с двух титек сразу сосать, да еще третью у ней, у бедной, требовать.

Анна Иоанновна ноги с постели скинула, почесала пятку, и собачонка к ней запрыгнула.

– Не горячись, Петрович, – сказала. – Тише едешь – дальше будешь. Во всем поспешать не надобно…

Волынский далее говорил – о заселении краев южных, где Новой России быть, и опять о ландкартах речь повел, о том, что в экономии русской не только взять, но иной раз и дать надо: потомству откупиться, нельзя единым днем жить – только дураки одним днем проживают!

– Сначала, – рассуждал дельно, – надобно возможное примерить на все лады, а потом требовать. А то, по-нашему, так выходит: дай, говорим мужику, с земли своей полтину в год. А земля тамошняя на гривенник родит. Сорок копеек долгу камнем виснут на хлеборобе. А след год уже с ножом к горлу лезем: дай полтину, да еще сорок копеек за прошлый год. Где взять? Мужик – в слезах. Чуть ночка стемнеет, лапти в руки – и пошел куда глаза глядят. Вот вам и убыток в хозяйстве российском! Оттого и говорю, что политика экономическая есть фундамент богатства и бедности народа нашего…

В азарт войдя, сорвал Волынский салфетку с подноса, и все увидели: стоят там чарки с водкой и лежат пять караваев – в румяных корках, испечены на диво искусно.

– Пункт пятый мнения моего. Вот он!

Тут все зубоскалить начали, издевки над ним строить. Хохотала и Анна Иоанновна, но Волынский был мужик не промах – он не смутился от смеха глупого. Он знал, чем угодить.

– Ваше императорское величество, – сказал он, – завсегда рад бокал выпить за здоровье ваше…