Олег Михайлов - Генерал Ермолов

Но, проиграв сражение, трудно будет исправиться для продолжения кампании, На негоцияции же нам надеяться нельзя, потому чго Наполеон ищет нашей гибели и ожидать от него доброго — пустая мечта. — Александр опустил гочову, как бы борясь с разнородными мыслями, потом вскинул ее и с пафосом воскликнул: — Я решился покинуть войска, господа, ибо более всего нужен сейчас там, в России! Я готовлю манифест о создании большого народною ополчения и буду вести борьбу с Наполеоном, хотя бы пришлось мне ся на берегах Волги…

При последних словах послышались приглушенные рыдания — это заплакал от умиления Аракчеев, хлюпая своим красным носом.

Но государь тут же, как бы страшась испортить впечатление излишней эффективностью, сухо и деловито заговорил о том, что надлежит сделать в войсках, хотя так и не объединил руководство армиями, возложив ответственность на двух главнокомандующих, Барклая и Багратиона, с неясными пределами власти.

— Почитаю нужным, — добавил импера гор, — произвесть и некоторые перемещения. Вместо Николая Ивановича Лаврова и временно заменяющего его маркиза Паулуччи назначаю на должность начальника главного штаба его превосходительство генерал-майора Ермолова…

Так, на семнадцатый день великой войны Ермолов сделался вторым по значению лицом в Западной, или главной, русской армии. В случае болезни или смерти главнокомандующего он обязан был вступить во временное командование ею.

Наполеон с жадностью искал решающего сражения.

Несмотря на то что его войска превосходили русских, несмотря на то что они заняли уже территорию, равную Пруссии, наконец, несмотря на то что взятием Вильно французскому императору удалось воспрепятствовать соединению обеих русских армий и даже удалить их друг от друга, главная цель так и не была достигнута. Не только ни один корпус, но даже ни один партизанский отряд не был уничтожен. Русские отступали, иногда с потерями, но организованно.

Сразу после того как Наполеон перешел Неман, им овладело беспокойство и удивление. Войдя в Ковно, император поразился отсутствию арьергардных частей противника вблизи города. Направляясь 15 июня к Витыю, он надеячся, что русская армия примет сражение под его стенами.

Глазам своим не верил Наполеон, когда увидел, что дефилеи покинуты русскими, и его арьергард прошел их беспрепятственно. Это довело императора до бешенства; с его губ посыпались на русских обвинения и угрозы.

Оставалась еще надежда, что Барклай даст бой, защищая Дрисский лагерь.

2 июля французские войска начали наступление на укрепления русских. При непрерывном приближении к главным окопам, необычайно глубоким и снабженным бойницами, у многих чаще забилось сердце. Но, чем ближе подходили французы, тем тише становилось вокруг — не было слышно ни звяканья оружия, ни покашливания людей, ни ржания лошадей. Потом тишина сменилась шепотом и удивлением: за огромными окопами никого не было — ни одной пушки, ни одного солдата. Посланные патрули принесли известие, что русские на заре покинули свой лагерь.

Наполеон гнался за русскими, тщетно пытаясь дать сражение, а Барклай избегал этого, стараясь сохранить армию.

Маневры русских доводили Наполеона до приступов ярости. Среди кажущихся побед французское командование сбилось с ног, ища неприятеля. Между тем кавалерия таяла, пропадала, оголодавшие артиллерийские лошади не могли более везти орудия.

Начало постепенно сказываться и то, что всегда сопровождает армию оккупантов: росло сопротивление мирного населения.

Великая армия Наполеона показала себя армией захватчиков и грабителей еще задолго до вторжения в Россию, на пути к Неману, в немецких и польских землях. На походе войска должны были получать продовольствие от жителей. Во исполнение повелений Наполеона население Пруссии и Варшавского герцогства обиралось беспощадно. Поселян принуждали везти лошадей, рогатый скот, хлеб, последние остатки имущества вслед за полками, предававшимися грабежу. Земли подвергались разорению, безнравственность в войсках увеличилась, крестьяне, насильно взятые в погонщики, начали убегать, уводя с собой лошадей. Погонщиков заменяли солдатами из фронта, а они поморили лошадей, не умея обращаться с ними.

Жалобы в литовских провинциях сменились на русской земле, куда уже ступила нога захватчика, ропотом и угрозами. Молва о насилиях и реквизициях быстро передавалась из деревни в деревню, из города в город. Одни жители уходили в леса, другие следовали за русской армией со всем своим имуществом, семействами и скотом, предавая пламени все, что могло быть полезным неприятелю. Оставаться дома никто из русских жителей не хотел. «Умрем, а рабами не будем!» — говорили в народе.