Олег Михайлов - Генерал Ермолов

Но никто из солдат не сделал и шага назад. Кравцов и все офицеры были ранены, а штурмующая колонна продолжала бой, предпочитая верную смерть позору отступления.

Распоряжавшийся штурмом Римский-Корсаков через несколько часов бесполезной бойни прислал приказание немедленно отступить, и воронежцы отошли, захватив всех убитых и раненых. Штурм совсем не удался, и только беспорядочностью стрельбы со стороны дербентцев можно было объяснить сравнительно небольшую убыль, какую понесли наступающие: 25 убитых и 72 раненых.

Результаты неудачи, преувеличенные слухами, не замедлили сказаться. Сразу же заволновался и загудел весь окрестный край. В тылу у русских стали скапливаться отряды дагестанцев, некоторые спускались с гор в надежде на легкую добычу.

Старые кавказцы, бывшие при Зубове, объясняли ему, что здесь не Европа и даже не Турция, где можно применять то, что предписывает стратегия. Здесь главный залог успеха — быстрота действий. Они убедили Зубова не откладывать повторного штурма, тем более что к концу этого, несчастливого для русских, дня с гор спустился наконец отряд генерала Булгакова.

Отправленной в обход первой бригаде пришлось преодолеть такие затруднения, о каких никто и не думал. Сам по себе переход был невелик, всего восемьдесят верст, но в их числе двадцать пришлось сделать по совершенно непроходимым тропам.

Батарея Ермолова двигалась вслед за егерями подполковника Бакунина. Солдаты молча оглядывали нависшие над безднами утесы, редкие далекие и пустые аулы, которые лепились, подобно птичьим гнездам, по уступам гор, неистово ревущие горные реки, низвергающиеся в пропасти. Грозное и пустынное величие ландшафта захватило и Ермолова.

«Природою учрежденная крепость, — думал он, понукая свою лошадку и испытывая неудобство от непривычного казачьего седла. — Тут мы еще хлебнем лиха. И воевать здесь надобно по-особенному, не так, как в Италии… Узнать сперва не только самое природу, но и характер, обычаи своенравных здешних обитателей…»

Батарейцы, как и полагалось в артиллерии, на подбор, рослые, под стать своему командиру, были несколько подавлены непривычной обстановкой. Исключение составлял фейерверкер 4-го класса Горский — не в пример остальным маленький, щуплый и шустрый, с длинным и узким, загнутым вверх носом, из-за которого в батальоне его прозвали Патрикеевной.

— А что, братцы, — приговаривал Горский, шагая у передка орудия, — ведь сегодня, никак, первое мая… День святого пророка Иеремея… Иеремея запрягальщика, яремника…

Чует мое сердце, придется нам в ярмо впрягаться в честь Иеремея-батюшки… Поработать заместо лошадей, да, чую, поболе, чем в прежнем переходе…

У селения, брошенного жителями, отряд начал подниматься на главный Табасаранский хребет. Первой преградою на пути явился дремучий лес. Через него вверх, на крутизну, вилась узкая тропинка.

— Что я говорил? Май смаит, — повторял Горский, суетясь у застрявшего зарядного ящика. — В мае и жениться — век маяться, не то что по горам елозить…

— Да нишкни ты, враг! — добродушно крикнул ему огромный бомбардир с толстыми щеками и широкими плечами. — Только в ногах путаешься!

Он подсел под задок повозки, крякнул и выдернул попавшее между корнями колесо. Лошади рванули, зарядный ящик снова пополз вверх.

Подниматься пришлось по крутизнам более чем на три версты. Лес редел, растительность постепенно беднела, и наконец только ярко-зеленые и красноватые мхи да ягели оживляли пустынные скалы. Воздух редел тоже, ускоряя дыхание и сжимая сердце. Подъем был так крут, что орудия и обозные повозки приходилось втаскивать на руках. С рассвета и до полудня на вершины взобрались всего только батальон пехоты и отряд казаков. В довершение ко всему после полудня пошел проливной, с грозою, дождь, не перестававший лить до следующего утра. Глиняная почва размякла, превратилась в месиво, так что шесть лошадей были не в силах сдвинуть с места двенадцатифунтовое орудие, и в помощь им Бакунин прислал две сотни солдат. Но и они выбились из сил.

— Не иначе как Патрикеевну надо позвать… Он подтолкнет, — хрипло шутил толстый батареец, пытаясь вместе с гренадерами втащить на крутизну большую, старинного литья, бронзовую пушку.

Между тем буря разыгрывалась. За ослепительным блеском молнии следовали непрерывные удары грома, грозно раскатывавшиеся по ущельям бесчисленным эхом. Их заглушал рев проливного дождя, попеременно сменявшегося то снегом, то градом.