Геннадий Ананьев - Бельский - Опричник

— Садись, Прокопий, на лавку. Здесь можно не опасаться чужого уха. Начну я, хотя ты гость и твое право начать беседу, но я воспользуюсь правом хозяина. Я вчера не отказался осушить с тобой кубок мира и дружбы ради лишь того, чтобы не возникло пьяной перебранки. Сегодня я скажу то же самое, что мог бы сказать вчера: я не виновен в твоей ссылке и всех остальных Ляпуновых. Виновен покойный Борис. Он сам натравил на меня толпу.

— Но вы же родственники. Вы оба были у руки Грозного. Он одинаково привечал вас!

— Верно. Так виделось со стороны. На самом же деле мы враждовали. И довольно сильно.

— За первенство у трона?

— Да, — подтвердил Богдан после небольшого раздумья. — Дело прошлое, можно и открыться. Но кроме ревности друг к другу было еще одно, не менее важное, вернее даже — более важное. Я видел, как очищает себе дорогу к трону Годунов. Не только приблизиться на первое место, но самому сесть на него. Я многое знал, о чем и сейчас не вправе говорить, я пытался противодействовать ему, но он оказался хитрей и расчетливей, чем я предполагал. Меня, назначенного по духовной Грозного в Верховную думу и опекуном Дмитрия, он сослал в Нижний Новгород на воеводство, спасая, якобы, от гнева народного, который сам соорудил. Не гневи, поэтому, Прокопий, Господа Бога, не возводи на меня напраслину.

— А я считал, что именно ты указал на нас, Ляпуновых.

— Я предполагал, что Борис обязательно назначит виновных, чтобы обелить себя. И обязательно тех, кого побаивается. Так и вышло. Помешать я не мог, ибо сотворил он очередное свое зло тогда, когда меня уже не было в Москве.

— Прости тогда, великий оружничий, что так долго плохо думал о тебе.

— Не за что прощать: иначе ты и не мог думать. Теперь, слава Богу, все позади, и я смело могу высказать вслух свою догадку: не одно желание узнать, виновен ли я в опале твоей и твоих родных, но что-то более важное привело тебя ко мне.

— Ты прав. Очень важно, конечно, что мы разобрались в наших отношениях. Теперь я могу открыться. Я всей душой предан Дмитрию, ибо он освободил меня от позора ссыльного, а что не позвал ко Двору, то, думаю, не по недружелюбию ко мне, но по незнанию моих способностей. Сказывают, он не был убит в день захвата трона князем Шуйским, и вновь заявит о себе, собравшись с силой. Хотел бы от тебя, как опекуна Дмитрия, узнать, так ли это?

— Я не могу подтвердить это, не могу и опровергнуть. Мимо меня все прошло. Так вышло, к великому моему сожалению.

Тут Богдан явно слукавил: не сожаление, тем более — великое, терзало его душу, а скорее осуждение своего поведения в те критические дни и часы. Но зачем исповедоваться дворянину, который почти ничем не выделялся при Дворе?

— Жаль. Я хочу переметнуться к Дмитрию Ивановичу. Вот и рассчитывал на твое знающее слово, а то и на помощь.

— Единственное, чем я смогу помочь — дать совет. Князь Григорий Шаховской сослан Василием Шуйским в Путивль воеводой. Поезжай к нему. Думаю, вернее, знаю, что он один из первых поддержит Дмитрия Ивановича, если и на сей раз над ним простер десницу свою Господь, как над помазанником.

— Тебе бы, великий оружничий, стать во главе стремящихся восстановить попранное право законного наследника престола. Тебе, а не князю Шаховскому.

— Поглядим, поживши. Пока же, советую, поезжай к князю Григорию Шаховскому, имея одну мою просьбу: дай знать, не ложны ли слухи о спасении Дмитрия Ивановича.

— Обещаю. Жив буду — не порву с тобой связи. Независимо, по думке ли моей пойдут дела, либо поперек ее.

Он сдержал обещание. Первую весть прислал восторженную: весь юг Руси поднялся за восстановление попранного права, против бесчестия князя Василия Шуйского. Князь Шаховской принял его к своей руке, слушает его советов. Много знатных при князе, есть и казаки с весьма разумными атаманами: Болотниковым и Илейкой. Особенно толков Болотников. Голова. Отмалчивается лишь атаман Корела, чего-то выжидая.

Заканчивал Ляпунов письмо просьбой князя Шаховского и своей лично повлиять на атамана Корелу, за которым пойдут не сотни, а тысячи.

Долго раздумывал Бельский, исполнять ли просьбу Шаховского и Ляпунова, но ничего определенного на ум не приходило. Помог определиться сам атаман Корела, приславший казака с письмом. Нет, он не просил совета, как вести себя, лишь извещал, что его зовут помочь Дмитрию Ивановичу, но он не решается на это: слишком круто обидел его царь, еще даже не севший на престол, — плюнул в лицо тем, кто за него жизни не жалел. Он, однако, готов встать на сторону Дмитрия, если на то будет его, Бельского, слово.