Феликс Дан - Борьба за Рим

— Месть? За что? Откуда в тебе эта смертельная ненависть? — спросила Амаласвинта, поднимаясь.

— А, ты не знаешь? Конечно с тех пор прошли десятки лет, а счастливые забывают так легко. Но ненависть злопамятна. Помнишь ли, как много лет назад под тенью каштанов на лугу Равенны играли две девушки, обе молодые, прекрасные? Они были первые среди других играющих: одна была дочь Теодориха, другая — дочь Балта. Во время игры девушки должны были выбрать себе королеву: и они выбрали Готелинду, потому что она была еще красивее, чем ты, и не так высокомерна. Так они выбрали меня раз и другой. Дочь короля стояла, мучась беспредельной гордостью и завистью. Но, когда меня выбрали в третий раз, она схватила большие садовые ножницы с острыми концами…

— Довольно, Готелинда, замолчи!

— И бросила их в меня, и я с криком упала вся в крови: вся щека моя была зияющей раной, и глаз — глаз выколот. О, как это больно, даже теперь!

— Прости, Готелинда, прости! — молила пленница. — Ты же ведь давно простила!

— Простить? Я простила? Простить, что ты похитила мой глаз, мою красоту, мою жизнь!.. Ты выиграла в жизни: Готелинда уже не была более опасна. Она скрывала свое горе в уединении, избегала людей. Прошли года. Вот в Равенну приехал из Испании герцог Эвтарих, Амалунг, с темными глазами и мягким сердцем. Сам больной, он сжалился над полуслепою девушкой и относился ласково и дружелюбно к обезображенной, которой все старались избегать. О, как это освежило мою очерствевшую душу! И при дворе решили, для примирения исконной ненависти двух фамилий, и чтобы загладить старые и новые обиды, — потому что как раз перед этим герцог Аларих Балт был приговорен к изгнанию по тайному, недоказанному обвинению, — выдать несчастную одноглазую дочь Балтов за самого благородного из Амалов. Но когда ты узнала об этом, то решили отнять у меня этого жениха. И сделала ты это не из ревности, — потому что ты не любила его, — а только из гордости, потому что ты хотела, чтобы первый, самый благородный человек в государстве был твоим. Ты это решила и сделала, потому что твой отец не мог ни в чем отказать тебе. И Эвтарих, когда его поманила дочь короля, забыл свое прежнее сострадание к несчастной одноглазой. Мне ж — в вознаграждение или в насмешку, не знаю уже, — дали в мужья также Амалунга — Теодагада, этого жалкого труса.

— Готелинда, клянусь, я не подозревала, что ты любишь Эвтариха. Как могла я…

— Конечно, как могла ты думать, чтобы несчастная могла мечтать о любви? Ах, ты, проклятая, если бы ты сама еще любила бы его, сделала его счастливым, я все бы простила тебе, все! Но ты никогда не любила его, ты можешь любить только корону. Ты сделала его несчастным. Целые годы видела я, как он бродил подле тебя удрученный, нелюбимый, точно замороженный твоею холодностью. Эта печаль свела его в могилу. Ты, ты отняла у меня любимого человека и погубила его. Месть! Месть за него!

И мраморные своды здания повторили: «Месть! Месть!»

— Помогите! — закричала Амаласвинта и в отчаянии начала стучать руками в мраморные стены бань.

— Зови, кричи, сколько угодно. Никто здесь не услышит тебя, кроме бога мести. Неужели ты думаешь, что я напрасно целые месяцы сдерживала свою месть? Еще в Равенне я могла бы убить тебя кинжалом или ядом. Но нет, я зазвала тебя сюда. На памятник моих братьев Балтов, час назад над твоей постелью я с большим трудом удержала свою руку, чтобы не поразить тебя. Нет, ты должна умереть медленно, целые часы я хочу наслаждаться видом твоих все увеличивающихся мучений, пока ты не умрешь. Конечно, что несколько часов в сравнении с десятками лет! Но эти последние часы твои будут ужасны.

— Что же ты хочешь сделать? — вскричала Амаласвинта, ища выхода.

— Утопить, медленно утопить тебя в этих банях. Ты не знаешь, какие муки ревности и бессильной ярости вынесла я в этом доме, когда ты приезжала сюда с Эвтарихом, а я была в твоей свите. В этих самых банях я должна была прислуживать тебе, — снимать сандалии, одежду, — здесь же ты должна умереть.

И она нажала пружину. Пол верхнего этажа медленно раздвинулся, и пленница с высоты галереи, на которой она стояла, с ужасом увидела страшную глубину под ногами.

— Вспомни о моем глазе! — крикнула Готелинда, и в глубине вдруг открылись шлюзы, и огромные волны озера с шумом и ревом устремились в бани и с ужасающей быстротою поднимались выше и выше.

Амаласвинта видела верную смерть перед глазами: она понимала, что ни убежать отсюда, ни смягчить врага невозможно. И к ней вернулось обычное гордое мужество Амалунгов: она овладела собою и спокойно покорилась своей участи.