Феликс Дан - Борьба за Рим

— Я не могу защищать пинциевых ворот, — добавил Сальвий, — из шестнадцати человек, стоявших на страже, девять умерли ночью с голоду.

— То же делается и у меня, у тибурских ворот, — подтвердил Лициний.

— Вели герольдам, — сверкая глазами, сказал префект Лицинию, — чтобы они собрали на площадь всех граждан, всех, кто еще остался в домах.

— Начальник, в домах остались только женщины, дети и больные, — возразил Лициний.

— Делай, что тебе приказывают! — мрачно прервал его префект и, спустившись со стороны, вскочил на своего Плутона чудного вороного коня, и медленно поехал в сопровождении отряда верных исаврийцев по городу.

Улицы были почти пусты, кое-где только попадались изнуренные, оборванные женщины и дети. Префект подъехал к мосту через Тибр. Вдруг из дверей одного маленького домика выбежала женщина с распущенными волосами, с ребенком на руках. Другой, немного постарше, бежал рядом, держась за ее лохмотья.

— Хлеба? хлеба? — кричала она. — Где я возьму вам хлеба? Ведь эти камни не сделаются хлебом от слез! О нет! они также тверды, как… как вот он! Смотрите, дети! Это префект Рима, вон тот, что едет на вороной лошади. Видите, какой ужасный взгляд у него! Но я уже не боюсь его больше. Смотрите на него, дети: он заставил вашего отца день и ночь стоять на стенах, пока тот не умер. Будь ты проклят, префект Рима! — И, сжав кулаки, она протянула их к неподвижно стоявшему префекту.

— Хлеба, мать! Дай нам есть! — с плачем кричали дети.

— Есть я не могу вам дать ничего, но пить — сколько угодно! — дико вскричала женщина и, прижав меньшего ребенка к груди левой рукой, схватила в правую старшего и вместе с ними бросилась в воду.

Крик ужаса вырвался у всех присутствовавших.

— Она безумна! — вскричал префект.

— Нет, она умнее всех нас! — возразил ему голос из толпы.

— Молчи! Воины, трубите в трубы! Скорее вперед, на площадь! — вскричал префект и помчался впереди отряда.

Герольды между тем согнали на площадь всех, кто был еще в домах, — около двух тысяч изнуренных мужчин и женщин, с трудом державшихся на ногах, опираясь на копья и палки.

— Чего еще хочет от нас префект? — говорили одни. — У нас ничего уже не осталось, кроме жизни!

— А знаете? Третьего дня Центумцелла сдалась готам.

— Да, граждане города бросились на исаврийцев префекта и заставили их открыть ворота.

— О, мы также могли бы это сделать. Но нужно торопиться, иначе будет слишком поздно.

— Мой брат вчера умер с голоду. Вчера на скотном рынке продавали мышь на вес золота.

— Я прошлую неделю доставал тайком мясо у одного мясника. Но третьего дня народ разорвал его: он зазывал к себе нищих детей, убивал их и продавал нам их мясо.

— А как добр король готов! Он, как отец, заботится о пленных, снабжает их одеждой, пище и, кто не хочет поступать к нему на службу, тех отправляет в приморские города. Но большинство остается служить в его войсках.

— Тише, вот префект на своей черной лошади. Какой ужасный взгляд у него: холодный и вместе точно огненный.

— Да, — моя мать говорит, что так смотрят люди, у которых нет сердца.

В эту минуту префект выехал на середину площади.

— Граждане, Рим требует от вас еще жертв, — сказал он. — Я призываю вас стать в ряды войска. Голод и — стыдно сказать — измена опустошили эти ряды. Вам нет выбора. Другие города могут выбирать между сдачей и гибелью. Но вы, выросшие в тени Капитолия, не имеете этого выбора: в стенах Рима не может быть сказано трусливое слово. Необходимо сделать последнее усилие: призываю на стены всех, начиная с двенадцатилетних мальчиков до восьмидесятилетних стариков. Тише! Не ропщите! Я велю своим воинам ходить из дома в дом, чтобы не допустить слишком слабых мальчиков или слишком бессильных стариков взяться за оружие.

Префект умолк. В толпе слышался неясный шум.

— Хлеба! — раздался наконец крик за спиной Цетега.

— Хлеба!

— Сдать город!

— И вам не стыдно? — быстро обернулся к ним префект. — Вы так мужественно вынесли все, и теперь, когда остается потерпеть только несколько дней, падаете духом. Ведь через несколько дней сюда явится Велизарий.

— Ты говорил это уже семь раз. И после седьмого раза Велизарий потерял все свои корабли.

— Сдай город! Открой ворота! — кричала толпа.

— Сдай, мы требуем этого!.. Ты вечно твердишь нам о римской свободе. Хорошо, но кто же мы сами, свободные люди или твои солдаты? Слышишь? Мы требуем сдачи!

В эту минуту сквозь толпу пробрался Лициний.