Вальтер Скотт: Карл Смелый

Оставшись один, Артур поехал навстречу приближающемуся к нему отряду бургундской конницы под предводительством графа Конте.

— Добро пожаловать, — сказал этот вельможа, подскакав галопом к молодому рыцарю. — Герцог Бургундский находится в миле отсюда с сильным отрядом, чтобы поддержать нас в случае нужды. С полчаса тому назад ваш отец, возвратясь к нам во весь дух, объявил, что изменники страдиоты завели вас в засаду и что вы взяты в плен. Он обвинил Кампо-Бассо в вероломстве и вызвал его на бой. Оба они отправлены в лагерь под присмотр великого маршала, чтобы не допускать поединка, хотя итальянец наш, по-видимому, не очень этого желает. Герцог хранит у себя залоги поединка, который состоится в Крещение.

— Я опасаюсь, что этот день никогда не наступит для некоторых, его ожидающих, — сказал Артур, — но если я доживу до него, то с позволения моего отца я сам решу исход этого боя.

Он поехал с Конте, и они скоро встретили другой, очень сильный отряд кавалерии, посреди которого развевалось большое знамя герцога Бургундского. Артура тотчас представили Карлу. Герцога покоробило то, что Артур, соглашаясь со своим отцом, обвиняет итальянского графа, к которому герцог так благоволил. Убедившись же, что Кампо-Бассо уже после донесения страдиотов, осматривавших ущелье, посоветовал Артуру ехать вперед, то есть как последствия показали, прямо в засаду, герцог покачал головой, нахмурил свои густые брови и проговорил как бы про себя: «Это, вероятно, из недоброжелательства к Оксфорду, ведь итальянцы мстительны».

С восхищением выслушал герцог известие о смерти Рудольфа Донергугеля и, сняв тяжелую золотую цепь со своей шеи, надел ее на Артура.

— Честь и слава тебе, юный Артур, — этот Донергугель был самый страшный из всех их медведей; прочие перед ним не более чем медвежата. Мне кажется, что я приобрел в тебе Давида, одержавшего верх над Голиафом. И этот глупец вообразил себе, что его мужицкая рука может владеть копьем! Славно, храбрый юноша, но что же дальше? Как тебе удалось от них уйти? Верно, каким-нибудь обманом или хитростью?

— Извините, государь, меня принял под свое покровительство их начальник Ферранд де Водемон, который счел встречу мою с Донергугелем за личный поединок, и желая, по словам его, вести войну благородным образом, он честно отпустил меня с конем и оружием.

— Скажите, пожалуйста, — с презрением в голосе произнес Карл, — этот бродяга-принц хочет показать свое великодушие! Но пусть он щеголяет своим благородством, я не возьму с него примера. Продолжай свой рассказ, Артур де Вер.

Когда Артур рассказывал, каким образом и при каких обстоятельствах граф Альберт Гейерштейнский открылся ему, герцог устремил на него быстрый взгляд и, невольно вздрогнув, прервал его:

— И ты не вонзил ему в грудь кинжала?

— Нет, государь! Мы благородно вверились друг другу.

— Однако же ты знал, что он мой смертельный враг, — сказал герцог. — Нерешительность твоя сводит на нет все достоинство твоего подвига. Пощада Альберта Гейерштейнского обращает в ничто смерть Донергугеля.

— Пусть будет так, государь, — смело отвечал Артур. — Я не требую от вас похвал и не уклоняюсь от ваших упреков. В том и в другом случае я имел личные причины так поступить — Донергугель был мой враг, а графа Гейерштейнского я уважаю.

Окружавшие герцога Бургундского вельможи со страхом ожидали последствий, которые произведет эта смелая речь. Но никогда нельзя было предвидеть, каким образом отнесется к чему-либо Карл. Он посмотрел вокруг себя и со смехом вскричал:

— Слышите ли вы, господа, этого английского петушка? Как громко он будет со временем петь, если теперь так храбро держит себя в присутствии монарха!

Посланные на рекогносцировку, вернувшись, донесли, что герцог Ферранд со своим отрядом возвратился в свой лагерь и что поле совершенно очищено неприятелем.

— Так воротимся и мы назад, — сказал Карл, — если уж сегодня нет надежды преломить копья. А ты, Артур де Вер, иди со мной.

Вернувшись в свою палатку, герцог снова расспрашивал Артура, который ничего не сказал о том, что отец Анны Гейерштейнской говорил ему относительно своей дочери; он думал, что Карлу этого вовсе не нужно было знать, но он откровенно рассказал ему об угрозах графа Альберта. Герцог выслушал его хладнокровнее, чем в первый раз, но при словах, что тот, кто не дорожит своей жизнью, полный властелин над жизнью своего врага, он вскричал: