Вальтер Скотт: Карл Смелый

— Наверно не он, так как это был женский голос. Молодые девушки разговаривают таким образом одна с другой со скалы на скалу, посреди вихря и бурь, хотя бы между ними была целая миля.

— Хвала Всевышнему за посылаемую нам помощь! Я откликнусь в ответ.

И он начал кричать изо всех сил; но так как здесь нужна была особая сноровка, то голос его, сливаясь с ревом волн и ветра, не мог бы быть слышен даже в пятидесяти шагах и совершенно терялся в грохоте бушующих вокруг стихий. Антонио улыбнулся напрасным усилиям господина Филипсона и, подав в свою очередь голос, издал высокий, пронзительный звук, который хотя, по-видимому, был произведен с гораздо меньшим усилием, чем то делал англичанин, однако ясно отличался от ирочих звуков и, вероятно, был слышен далеко. Клики того же рода ответила на него в отдалении и, постепенно приближаясь к площадке, вселили новые надежды в сердце старика.

Если скорбь отца возбуждала к нему сильное сострадание, то и сын его в эту минуту находился в одном из самых ужасных положений. Мы уже сказали, что Артур начал свой опасный путь вдоль пропасти с хладнокровием, мужеством и непоколебимой решимостью, необходимыми для исполнения предприятия, где все зависело от крепости нервов. Но внезапное приключение, прервавшее его путь, было так страшно, что дало ему почувствовать всю горечь смерти, внезапной, ужасной и, как ему казалось, неизбежной. Твердая скала поколебалась и обрушилась под его ногами, и хотя он, посредством усилия, скорее инстинктивного нежели сознательно обдуманного, избавился от гибели, ожидавшей его при падении, тем не менее ему показалось, что лучшая часть его самого, твердость духа и телесная сила оставили его вместе с упавшим утесом, который с оглушительным грохотом, среди густых облаков пыли, обрушился в реку, текущую по дну бездны.

Положение Артура можно сравнить с положением мореплавателя, который в начале бури бодро стоял на палубе своего любимого корабля, гордясь его крепостью и собственным своим искусством; но вдруг корабль, налетев на скалы, разбивается в щепы, волны подхватывают мореплавателя, и он, ища спасения, борется с волнами, перебрасывающими его от скалы к скале. Куда девалась его бодрость и увереннось в себе? А между тем еще так недавно он был так спокоен, так горд! Точно то же произошло и с Артуром. Какая разница между тем Артуром, который при начале своего предприятия был так отважен, и тем Артуром, который теперь, обхватив иссохший пень старого дерева, вися между небом и землей, смотрел на падение утеса, едва не увлекшего его вместе с собой в бездну. Ужас одинаково действовал как на его внешние чувства, так и на душу. Голова его кружилась, руки уже не повиновались и то хватались с судорожной цепкостью за ветви дерева, то дрожали, как бы в совершенном расслаблении, и он боялся, что они скоро будут не в состоянии удерживать его в этом положении.

Одно обстоятельство, хотя само по себе и незначительное, еще более усилило впечатление, произведенное на него этим упадком духа. Все окрестные живые твари, казалось, были перепуганы страшным обвалом скалы. Стаи сов, летучих мышей и других ночных птиц, поднявшись в панике в воздух, спешили возвратиться е свои гнезда и иные убежища, находимые ими в ущельях окрестных гор. Между этими зловещими птицами был ламмергейер, или альпийский ястреб; величиной и хищностью он превосходит даже орла, и Артуру еще никогда не случалось видеть его на таком близком расстоянии. Подобно большей части хищных птиц, ястреб этот имеет привычку, насытясь пищей, забираться в какое-нибудь неприступное место и сидеть там неподвижно до тех пор, пока не завершится пищеварение, после чего жизнь словно возвращается к нему вместе с чувством голода. Потревоженная в таком состоянии покоя одна из этих страшных птиц поднялась со скалы, прозванной ее именем, и, описав обширный круг, опустилась с пронзительным криком на вершину утеса, не далее двух сажень от дерева, на котором Артур едва держался. Несмотря на сильный испуг свой, ястреб, ободренный неподвижностью молодого человека, которого он, вероятно, считал умершим или умирающим, пристально устремил на него свои круглые глаза, нимало не выказывая той робости, которую обыкновенно ощущают самые свирепые звери при близком соседстве с человеком.

Артур, стараясь разогнать внезапно овладевший им страх, поднял глаза, чтобы мало-помалу осмотреться, и вдруг увидел эту зловещую птицу. Голая шея и голова, глаза, окруженные темно-желтой полосой, и приземистое тело резко отличали ястреба от благородного орла.