Марк Алданов - Повесть о смерти

Тем не менее тут же на собрании было решено основать революционный клуб вроде якобинского; Бланки был избран председателем, и клуб стал называться его именем (официальное название было «Центральное республиканское общество»). В ту пору во Франции было основано несколько сот клубов; этот был самый крайний. Члены общества приходили на собрания с ружьями и кинжалами. Ходили слухи, будто председатель клуба каждый день требует гильотины. Это было неправдой, но речи иногда бывали кровожадные, люди что-то кричали диким растерянным полуистерическим голосом, — каким, быть может, в России когда-то выкрикивалось «Слово и дело!». Бланки никого не стеснял, председательствовал спокойно и деловито. Пелись революционные песни, — едва ли он принимал участие в пении. Пропаганда Центрального республиканского общества вызывала в Париже смешанный с ужасом интерес. Клуб даже стал зрелищем для туристов. На заседания приезжали, после веселого обеда, богатые англичане и для потехи бурно аплодировали самым крайним ораторам. Бланки только на них поглядывал. В успех и теперь не верил, но теперь больше, чем когда бы то ни было, нужно было пробовать.

Настоящая проба была произведена 15 мая. Толпа ворвалась в Национальное Собрание и на несколько часов захватила власть. Главную речь в собрании произнес Бланки (именно тогда его в первый и в последний раз в жизни видел Токвиль). Накануне же он сказал своим единомышленникам, что дело обречено на провал. Попытка восстания имела главной целью объявление войны России ради освобождения Польши. Бланки знал, что войны с Россией теперь не будет и что французским крестьянам никакого дела до Польши нет. В своей речи в захваченном Собрании он пытался говорить не о Польше, а о внутренних французских делах. Это тоже признали ошибкой его единомышленники. Но многих единомышленников Бланки Господь, по слову Лютера, сотворил в минуту скуки.

Все кончилось неудачей. Кое-кто нажил капитал, — как тот монарх небольшого государства, который будто бы начал войну, чтобы сыграть на понижение своей валюты. Руководители восстания были скоро арестованы. В магазинах стали продаваться контрреволюционные журнальчики, курительные трубки с изображением разных генералов и барона Ротшильда, фаянсовые тарелки с надписью «Долой социализм», а в июне появился еще и портрет какого-то человека, которого никто в лицо не знал, — говорили, что это принц Людовик-Наполеон, племянник императора, только что избранный на дополнительных выборах в Национальное Собрание.

Бланки пропал без вести. Его нигде не могли найти. Ни у кого не было его адреса. Общественное мнение негодовало: отчего главный злодей не схвачен?

В Париже в ту пору было пять разных полиций, и, разумеется, все они ненавидели одна другую. Когда самой важной из них не удалось выяснить, где скрывается Бланки, начальник другой, старый полицейский Карлье, сказал начальству, что может арестовать вождя восстания, «но это будет стоить денег».

— Деньги не имеют значения! — ответил щедрый Ледрю-Роллен, особенно ненавидевший Бланки.

Карлье вызвал к себе «одного из главарей самого крайнего клуба, человека очень бедного».

— Я знаю, — сказал Карлье, — что вы очень крайний политический деятель. Однако, мне кажется, вы такой крайний потому, что у вас нет ни гроша.

— Но, милостивый государь!..

— Виноват, дайте мне досказать. Дело ваше, не хотите — не надо. Вот шесть тысяч франков. Нам нужен Бланки. Вы все о нем знаете. Нам нужно только одно ваше слово: где он завтракает? Скажите нам только это — и деньги принадлежат вам. Больше от вас решительно ничего не требуется. Одно слово, только одно это слово.

«Слово было произнесено», — с гордостью отмечает полицейский сановник.

Другой старый сыщик, комиссар Тон, получил предписание арестовать Бланки. В газетах появились на первой странице радостные сообщения об аресте. «Этот заслуженный заговорщик, — писал «Constitutionnel», — человек исключительного хладнокровия и смелости, пустил в ход с редким искусством все способы для того, чтобы скрыться от агентов власти. Он невысокого роста и хрупкого сложения. Лицо же его невозможно забыть тому, кто хоть раз его видел. Вследствие природного недостатка ему тяжело ходить. Поэтому ему было труднее, чем кому бы то ни было, укрываться от преследований и бороться с усталостью и с тревогами такой жизни. Но именно в этом положении он и почерпал свою отчаянную энергию. Бланки сбрил бороду. Говорят, что его видели переодетым в женское платье... С той горькой иронией, которая почти всегда сказывается в его речах, он сказал: «Ах, это вы, гражданин Тон. Вы арестовывали патриотов при Филиппе. Так вы занимаетесь тем же делом и при республике?»