Александр Павлов - Божья воля

Этой-то беспечностью влюблённых и воспользовался Алексей Григорьевич, чтобы захватить их врасплох. Он уже давно догадывался, что своенравная дочь не покорилась его приказанию перестать видеться с графом Милезимо, почти знал об их свиданиях, происходивших то в части сада, прилегавшей к Москве-реке, то на берегу озера, но не хотел до поры до времени лишать их призрачного счастья. Не будучи вполне уверен в том, что юный царь согласится надеть императорскую корону на голову княжны Екатерины, он пока позволял дочери играть в любовь с австрийским графом, который всё же мог почесться видным женихом и которого он держал про запас на всякий случай, совершенно забывая о том, что такая игра может завести молодых людей слишком далеко, может принести совсем нежелательные результаты. Чёрствое и расчётливое сердце князя Долгорукого как-то не допускало того, что молодая княжна может настолько привязаться к любимому человеку, что ни блеском императорской короны, ни обманчивым призраком грядущего счастья не удастся вырвать из её сердца любовь графа Милезимо, не удастся заставить забыть его. Он вполне был уверен, что если честолюбив он, так честолюбива и его дочь…

И вот только сегодня, убедившись вполне, что его заветные надежды — не обманчивая мечта, услышав из уст царя просьбу согласиться на брак с княжной Екатериной, Алексей Григорьевич решил положить конец ночным прогулкам дочери и заставить её отказаться от любви к графу Милезимо.

Из дворца он вернулся сравнительно рано и, узнав, что княжна отправилась гулять в сад, переоделся в шлафрок, надел войлочные туфли и отправился на берег озера, чтобы накрыть влюблённую парочку. Агаша не могла заметить его приближения, потому что он пришёл другой дорогой, совершенно противоположной той тропинке, где сторожила она. Он пробирался так неслышно по мягкой траве, что занятые разговором молодые люди были положительно поражены, как ударом грома, его голосом, прозвучавшим сзади них.

— Так вот как, ваше сиятельство, дочка моя достолюбезная! — загремел Долгорукий. — Так-то вы мои приказы исполняете! Вместо того чтобы прогнать от себя этого австрийского побродягу…

— Князь!.. — задыхаясь от негодования и грозно схватываясь за шпагу, воскликнул Милезимо.

— Постой, сударь… У нас с тобой опосля разговор будет, — хладнокровно отозвался на его гневное восклицание Алексей Григорьевич. — Так вместо этого-то, — продолжал он затем, — ты всё ж с ним потайные тет-а-тет имеешь, да ещё государственные консилии [12] …государственные консилии… — то есть указания. ему сообщаешь… Хорошо, сударыня, на что уж лучше! Не ждал я такого срама от собственного детища… Ай да княжна Долгорукая!

Княжна Екатерина, бледная, помертвевшая, неподвижно сидела на скамье, каждую минуту готовая лишиться чувств, даже и не слыша грозных слов своего отца, а Долгорукий продолжал, всё возвышая и возвышая голос:

— Что же теперь мне делать? Ведь, пожалуй, и на улицу показаться будет стыдно, пальцами показывать начнут!.. Ведь ты мою седую голову опозорила!.. Ну да я с тобой иначе говорить стану. Долго я с тобой, Катерина, мягкостью думал поладить, да толку мало; теперь уж не взыщи! Запру тебя в твоей комнате и шагу никуда не дам сделать. Так и будешь сидеть взаперти, ровно преступница!..

Он замолчал на минуту, передохнул и, повернувшись к графу Милезимо, всё ещё стоявшему в грозной позе, положив руку на эфес шпаги, заговорил:

— Ну, а теперь, господин граф, и до тебя черёд дошёл. Знаешь ли ты, сударь, что по нашим российским законам с такими татями ночными делают, что в чужие сады забираются да воровством промышляют? Прямо в кандалы заковывают да посылают в Сибирь соболей ловить…

— Я не вор, князь! — гордо отозвался Милезимо. И под лучами месяца, падавшими на его красивое, мужественное лицо, ясно было заметно, каким ярким заревом вспыхнули его щёки от незаслуженного оскорбления.

— Не вор, сказываешь? — злобно расхохотавшись, спросил Долгорукий. — А за каким же ты, позволь тебя спросить, делом в ночное время в моём саду объявился? Так нешто воздухом подышать захотелось? Да знаешь ли ты, сударь, — грозно воскликнул он, делая резкий шаг к Милезимо, — да знаешь ли ты, сударь, что я тебя вот сейчас на месте убить могу, как ночного татя и разбойника?

— Князь! — крикнул Милезимо, выхватывая шпагу из ножен, — не забывайте, что вы говорите с полковником австрийской гвардии.

Долгорукий обидно рассмеялся.