Евгений Салиас - Сполох и майдан (Отрывок из романа времени Пугачевщины)

— Войсковая рука! гремитъ зычный голосъ Чумакова. Войсковая рука!! Оружайся! Не выдавай!

И высоко машетъ Чумаковъ своей шашкой и алая кровь еще капаетъ съ нея ему на кафтанъ.

А солнце равно золотитъ все… И крестъ на храмѣ сiяетъ. И крышка гроба у крыльца. И поднятая шашка Чумакова горитъ въ лучахъ. Даже галунъ сверкаетъ на Марусенковой шапкѣ, которая колыхается межь двухъ шагающихъ по улицѣ казаковъ, что уносятъ раненнаго…

Раздался протяжный, басистый и дробный ударъ на колокольнѣ станичнаго храма. Еще спавшiе казаки проснулись теперь, и много лбовъ на станицѣ перекрестилось.

— Чтой то… Ништо заутреня… Праздника нѣтъ… Пожаръ можетъ? Нѣту! Нигдѣ не горитъ? Чудно…

Другой ударъ, сильнѣе, гуще, звучно пролетѣлъ надъ всѣми хатами казацкими и улетѣлъ изъ станицы въ степь.

Чудно. Пойти опросить!.. Може и то пожаръ.

Третiй ударъ запоздалъ немного и вдругъ, съ гуломъ, словно бросился въ догонку за первыми и затѣмъ: разъ, два! разъ, два! загудѣлъ басисто колоколъ надъ всею окрестностью.

Густыя, торжественно протяжныя волны звуковъ то замирали, то густѣли снова, и колыхаясь, дрожа въ воздухѣ, покатились одна за другой изъ станицы во всѣ края онѣмѣлой и безлюдной степи. Верстъ за десять, отдыхавшая стая журавлей прислушивалась пугливо къ этому гулу и расправляла крылья, чтобы взмахнуть въ поднебесье…

— Чудное дѣло… Алъ сполохъ! Чтой то у хаты старшинской. На ножи лезутъ! Аль бѣда?

— Ахти! Войсковая рука рѣжетъ. Чумаковъ душегубъ! Боже-Господи!!

Зашевелилась станица. Колоколъ все гудитъ и все несутся невидимкой чрезъ станицу, словно догоняя другъ дружку, гульливыя и звучныя волны. Изъ всѣхъ хатъ выбѣгаютъ казаки и казачки на улицу, кто ворочается, кто бѣжитъ далѣе, кто толчется на мѣстѣ, озаряется и опрашиваетъ бѣгущихъ.

Кучки казаковъ лезутъ чрезъ плетень изъ огородовъ въ слободу. У всѣхъ хатъ слышатся голоса:

— Сполохъ! Ай бѣда? Алъ пожарь? Чику убили!

— Рѣжутся! Господи Iсусе! всхлипываетъ старуха у калитки. Свѣтопреставленье! Гдѣ Акулька то?..

— Запирай ворота! Буди батьку! Гдѣ жена?

— Чику убили… Убери телка то — пришибутъ.

Девяностолѣтнiй казакъ Стратилатъ вылѣзъ на крылечко, ахнулъ и сталъ креститься.

— Вонъ оно! Не стерпѣли! Творецъ милостивый! Слышь, убили когой-то!

— Войски чтоль съ пушками? спрашиваетъ здоровенная казачка, выкатившись за ворота. Вся она въ сажѣ и изъ заткнутаго подола сыплются уголья.

— Въ тебя штоль палить! Дрофа! смѣется бѣгущiй казакъ. Ишь расписалась.

— Слышь убили! Косатушки, убили!

— Кого? Голубчикъ, кого?

— Кого?! О! дура!..

— Ехорушка! а Ехорушка! шамкаетъ бѣгущему изъ окошка сѣдая какъ лунь голова. Не хоритъ ли?

— Горитъ… да не огонь. Сиди, дѣдусь Архипъ, въ хатѣ. Рѣжутся казаки!

Чика пронесся въ шинокъ и выскочилъ вновь оттуда съ десяткомъ казаковъ, что еще съ вечера ночевали тамъ.

— Бочку выкачу, братцы… На, вотъ, впередъ! и бросилъ кошель на порогъ и бѣжитъ далѣе… Кучка изъ шинка разсыпается съ гуломъ и крикомъ.

— Ого-го! Похлебка! малолѣтки! Бѣжи хлѣбать!..

— Атаманъ Чумаковъ проявился! Убитъ Марусенокъ.

— Шапку то, шапку забылъ!

Со всѣхъ хатъ, со всѣхъ краевъ станицы, выскакиваетъ и сбѣгается народъ; кто шапку нахлобучиваетъ, припускаясь рысью, кто на ходу шашку изъ ноженъ тащитъ, кто кафтанъ натягиваетъ держа пистолетъ въ зубахъ. Безоружные хватаются за дубье, за вилы, за что попало на дорогѣ. И крики безъ конца.

— Заржавѣла, родимая, безъ работы!

— Убирай робятъ! Притворись снутри!

— Гдѣ винтовка! У-у! Бабье! Винтовку?!

— Стой, брось ведро то, давай коромысло. Все лучше…

— Марусенка убили! Марусенка убили!

Словно раззоренный муравейникъ кишитъ станица. Перепуганные нежданно скотъ и птица мечутся по улицѣ отъ однихъ бѣгущихъ подъ ноги другимъ.

Въ воздухѣ все гудятъ невидимыя волны звуковъ, а по слободѣ черныя и бѣлыя людскiя волны катятся къ хатѣ старшины, заливаютъ ее со всѣхъ сторонъ, а оттуда, тоже словно волна отбитыя скалой, разсыпаются по станицѣ кучки казаковъ съ дикими криками.

— Вырѣзай старшинскую руку! Буде имъ людъ-то поѣдомъ ѣсть.

— Игнашка… вали къ Герасимову!

— То-то гоже. Въ разъ всю хату вырѣжемъ.

— Ну, жутко нонѣ будетъ старшинской рукѣ!

Гулъ повсемѣстный, бѣготня; въ иныхъ углахъ ярая схватка, выстрѣлы, стоны… Одурѣла станица и скоро, очнувшись, оробѣетъ того чтó натворила.

Колоколъ смолкъ. Тихо стало вдругъ въ воздухѣ. Да и на станицѣ тише. Вся толпа скучилась въ одномъ мѣстѣ середи станицы, близь хаты, гдѣ цѣлую семью Герасимова войсковой руки, а не старшинской, вырѣзали душегубы свои, ради мести.