Дмитрий Стахеев - За Байкалом и на Амуре. Путевые картины

Старшины собрались у хозяина фузы и началось разбирательство дела. Сначала говорил обвинитель, отказавший от места своему приказчику. Старшины молча слушали и покуривали, по обыкновению, из своих маленьких трубочек. Хозяин закончил свои обвинения. Приказчик, во все время его речи молча стоявший посреди фузы, начал говорить в свое оправдание и доказывать свою невиновность. (Дело было очень сложное и запутанное, известно только, что в основании его был факт вот какой: от одного русского купца была выменена на чай партия горностаев, приказчик, принимавший эту партию, ошибочно или умышленно, принял несколько десятков шкур фальшивого горностая). Долго говорил приказчик, горячо размахивая руками и захлебываясь от торопливости речи. Старшины слушали молча.

Приказчик, наконец, окончил свою защитительную речь.

Старшины, видимо, затруднились решить дело. Начался спор и в тихой до того времени фузе поднялся ужасный шум. Кричал хозяин, кричали старшины, кричал сначала и обвиненный приказчик; но потом он, видя, что его поле сражения все более проигрывается, переменил тактику и стал просить у хозяина пощады, не ради его, а ради старых его родителей и малых детей. Хозяин не изменил своего решения; старшины же не оправдали приказчика и не обвинили хозяина: вопрос, как видит читатель, остался неразрешенным. Такое окончание дела нисколько не улучшает положения приказчика, потому что другой хозяин затруднится принять его на службу, зная о темном деле. Оставалось приказчику одно — вымаливать себе у хозяина милости: он долго кланялся ему в ноги, стукался головой о пол, плакал, рыдал… Но потеряв надежду на милость хозяина, он в виду всех присутствовавших схватил со стола нож, распорол себе живот и, свалившись на пол, в предсмертных судорогах начал выдергивать из себя кишки…

Это — мщение китайца за обиду!

Это самое страшное мщение, какое только мог он сделать, потому что он, во-первых, отнимал этим счастье у фузы и клал на нее дурную тень; во-вторых, — подвергал своего хозяина неизбежному суду и страшным последствиям этого суда: китайские чиновники, заслышав о таком событии, целого быка перед идолами положат, потому что такой счастливый случай дает им возможность содрать с хозяина фузы хорошую взятку.

Случилось мне слышать еще о нескольких несчастных случаях, бывших при торговых сношениях китайцев с русскими: два или три главных акционера каких-то китайских торговых фуз покончили свою жизнь самоубийством. Причиной этих несчастных случаев была неуплата русскими купцами долгов китайцам. Так как по прежнему трактату кредит между русскими и китайцами не дозволялся, то китайцы, лишенные возможности искать своих прав законным образом, не находили себе другого исхода, как только распороть свои желудки. В этом случае не жажда к деньгам и не скорбь по ним была поводом к самоубийству, а то, что, вследствие неуплаты долга русскими, китайцы не могли оправдать своего кредита: дела фузы рушились и на головы акционеров падали все последствия банкротства. Конечно и теперь, при новом трактате, дозволяющем кредит, возможна несостоятельность, а вместе с нею и неуплата долгов, но теперь китайцам может служить утешением то, что все делается «на законном основании».

Впрочем, в последнее время китайцы стали очень осторожны и большого кредита русским не делают.

Теперь Маймайтчин опустел и больше никогда ему не оживиться, хотя наши торговые дела с Китаем и развились. Маймайтчин — это наше прошлое и, как всякое прошлое, невозвратен: дела с Китаем, в таком виде, в каком они были в Кяхте, более не повторятся, потому что и отношения наши с Китаем теперь другие и купечество наше стало умнее и сообразительнее, чем прежде.

Но, начав нашу статью историческим очерком развития торговли, мы и окончим ее последовательным рассказом о падении Маймайтчина.

Во время перевода таможни в Иркутск был разрешен впуск кантонского чая через петербургскую таможню. Русские купцы, получив сбавку пошлины на чаи, сначала были довольны и надеялись на то, что будут в состоянии конкурировать с чаями, привозимыми в Россию морем. Китайцы, глядя на них, тоже потирали себе руки и ждали большого развития торговли. Но немного прошло времени, и на Кяхте вместо восторга была скорбь и стенание великое, китайцы крепко призадумались: во многих фузах были большие запасы чаев, которых продать было некому, потому что Нижегородская ярмарка огрела кяхтинцев и их доверителей двадцатью рублями убытка на каждый ящик чаю. Дела многих китайских фуз пошатнулись, чаи пришлось продать в убыток, кредит они свой внутри Китая оправдать к сроку не могли, — ну, словом, все пошло врозь. Так мало-помалу, в продолжение некоторого времени, китайцы вытряхивали из карманов часть барышей, приобретенных ими во время векового существования торговли. Они, хотя и находились в печальном положении, но все-таки не унывали, потому что надеялись на поправление дел в будущем: «перемелется, мол, все мука будет». Дело между тем перемололось действительно и муки для китайцев не вышло, а вышло то, что вследствие договора тяньдзинского, мы, русские, получили право ездить внутрь Китая и производить там торговлю.