Дмитрий Стахеев - За Байкалом и на Амуре. Путевые картины

— А еще что?

— Огурца соленого можно принести. Омуля, если хотите… водки… Сколько подать-то?

— Да неужели у вас ничего больше нет?

— Как ничего нет? Я говорю вам, солонины можно, омуля, огурца…

Я молчал.

— Порцию что ли вам?

Солдат повернулся ко мне в пол-оборота и, держась за косяк двери рукой, угрюмо смотрел на угол печи.

— Дайте лучше самовар.

Через несколько времени нечищенный, позеленевший самовар, чайник с изломанным носом, чашка без ручки, поднос изогнутый и перепачканный, — все это в огромных размерах было принесено солдатом за один раз и принесено совершенно оригинальным способом: самовар он нес в руках, поднос висел у него на пуговице жилета, а чашку и чайник он, к великому моему удивлению, вытащил из обоих карманов своего дырявого пальто.

— Ты и солонину из кармана подаешь на стол? — спросил я.

— Нет-с. Как можно…

Солдат улыбнулся и, снова опершись рукою о косяк двери, начал смотреть на угол печи.

— Отчего же у вас обеда для проезжающих нет?

— Не для кого делать-то…

— Как не для кого? Для проезжающих.

— Кто теперь проезжает. Теперь хороший хозяин собаки из конуры не выгонит, а то проезжающие. Вот слышите, как оно воет да бурлит, море-то…

— А в другое время когда же вы кормите проезжающих?

— Когда? Известно, летом. В ту пору народу едет много; тогда народ каждый день, а не то что теперь, — два-три в неделю; тогда щи варим, котлеты делаем, вино тоже держим. Если когда наезжают хорошие люди, потребуют что-нибудь особенного, супу там што ли какого, али чего другого, тогда от управителя повара просим… Летом совсем другой расчет. Летом бывает так, что купцы дня по два, по три здесь валандаются, одной облепихи наливки по ведру в день выходит, а то и шампанского потребуют… Шампанское тоже от управителя берем: оно у него про себя на всякий случай есть для начальства, когда, значит, в гости ежели наезжают. Обозные тоже часто навертываются, другой при себе гармонию имеет… В карты тоже вечерами, когда парохода нет, дуются… Летом совсем другое дело…

Солдат, видимо находясь под впечатлением милых ему летних воспоминаний, глубоко вздохнул и замолчал.

— Так солонины не надо што ли? — спросил он через несколько времени.

— Нет, не надо.

— А то я подам порцию… с огурцом?

— Нет, не надо.

— Водки бы выпили… с дороги хорошо…

Я промолчал.

Солдат погладил рукой косяк двери. Взглянул еще раза два на меня и, опять глубоко вздохнув, вышел.

Кроме мрачного дома негостеприимной гостиницы и кроме тех построек, которые должны быть впоследствии гостиницами, — на берегу пристани, невдалеке от ветхого здания, торчали еще кое-где три-четыре домика для служащих и отдельный флигель для управляющего пароходством. В окнах этого флигеля виднелись драпри и цветы и вообще его наружность составляла замечательный контраст с ветхим полуразрушенным домом гостиницы.

Кое-как поместившись в мрачном доме, я в первую же ночь страшно утомился от непрерывного шума волн, а впереди предстояло еще три таких же ночи, как объявил мне приказчик пароходной конторы.

Все три парохода были на противоположном (посольском) берегу и из них должен был прийти только один старый пароход «Наследник Цесаревич». Остальные два осенью ходили редко и были опасны для плавания: во время осенних бурь их немилосердно качали байкальские волны, тогда как, в то же время, старый пароход шел весьма спокойно и не черпал бортами. Поморы говорили, что «Байкал просто невзлюбил новые пароходы, не ко двору, значит, они ему пришлись». Но причина была проще: оба парохода были сделаны меньшего размера против старого, при работе их не была измерена величина байкальской волны и гг. распорядители заботились только о том, чтобы новые пароходы могли проходить в р. Селенгу. Они имели весьма хорошее намерение устроить пароходный путь до Стрелки (в 70 верст. от Кяхты), но намерение осталось неисполненным: пароходы для р. Селенги оказались большими, а для Байкала малыми и неудобными; следовательно, все что только можно было придумать худшего, было придумано, оставалось только расплачиваться за работу…

Пароходство по Байкалу и до сей поры не может устроиться как следует: пароходы часто ломаются, портятся машины, горят палубы, — потом все это понемногу починивается и опять портится и опять чинится. Причина этому, по рассказам знающих людей, вовсе не Байкал и не его бури, на которые принято ссылаться в этих случаях, — а просто неспособность и неуменье управлять пароходами. Посмотришь, на том же самом Байкале, лет десять-пятнадцать, плавает какое-нибудь старое суденышко, не горит оно и не ломается, несмотря на то, что и команда-то его вся состоит только из 5–6 человек.