Дмитрий Стахеев - За Байкалом и на Амуре. Путевые картины

— Чего и говорить, — тут-то он и лупит деньги…

— Народ немецкий…

— Перестаньте, господа! Что это вы как расшумелись… Эй, парень, шампанского! — кричал, бегая по комнате, Петр Федорович и торопливо набивал нос табаком.

— Ну, господа, подписывайте — ведь уж без этого никак нельзя — ведь и в прошлом году так было…

— Эй, господа, в самом деле давай подписывать; что тут толковать, домой пора…

— Кто же начнет-то?

— Ну да все равно, надоело, по домам пора…

— Господи благослови… — говорит белобрысый купчик и выводит на бумаге: «Кяхтинский второй купец», забывая подписать слово: «гильдии».

— Оно точно-с, — говорит он, подписавшись, — наше дело маленькое, как общество решит, так и будет. Мы, по милости Господа и Царицы Небесной, много довольны — вот что-с!

Подписи окончили и все отправились в другую комнату ужинать.

За ужином еще выпили. Макарьев несколько раз принимался доказывать, что бабку на общественные деньги нельзя держать, что торговля не родит детей.

— Да, Степан Михайлыч, вы ведь в Троицкосавске живете, так и говорите, что не нужно бабку, а нам, кяхтинским, она нужна.

— Да вы рассудите, ребята, тут дело нечисто, — кричит Макарьев.

— Ну да теперь ведь уж акт подписали, что спорить-то? — говорил довольный Петр Федорович, похлопывая пальцами по своей берестовой табакерке.

Купцы сами смекнули, что теперь спорить уж нечего, потому что споры эти ни к чему не приведут… Выпили они еще и молча разошлись по домам.

Выбранные «большинством голосов», новые старшины начали свою общественную службу и продолжали ее, конечно, тем же порядком, как и предшественники их, т. е. служили на пользу общества и государства и отслужили, как следовало ожидать, с честию. Приготовили и они отчет по приходу и расходу «добровольной складки» вместо декабря к апрелю.

— Да и куда с ним торопиться? Какой черт читать-то станет, прости Господи! Ведь все равно лежать же ему в конторе да гнить, — утешали сами себя старшины.

— Ну понятное, господа, дело. Вот я припоминаю, когда-то Андрей Яковлевич служил, так он вместо декабря едва к июлю приготовил отчет, да еще и то надо сказать, тогда от складки остались деньги тысяч до двадцати.

— Вот как! И такой грех случился, что от годовых расходов еще и остатки оказались? — спросил я, случившийся как-то при этом разговоре.

— Да, остались. Но это только раз и было, потому, видите ли, какой-то добрый человек надоумил открыть свой кяхтинский банк, ну и стали было приберегать деньжонки-то; скопилось тысяч двадцать, да тоже ничего не сделали… Андрей Яковлевич ими пользовался полгода и едва от него их кое-как вытащили: в Москву, говорит, услал променять на серебро для общественной выгоды. Стыдить уж стали всем обществом — было тогда шуму-то на всю слободу!

— Где же теперь эта сумма.

— Да где? Ушла на текущие расходы, — мало ли здесь их. Вы только подумайте, на какую ногу поставлена наша Кяхта, каждый скажет, что радушнее и хлебосольнее вы по всей России не найдете. То и дело приезжие из Иркутска, власти там разные — честь нужно сделать — вот и обед. Празднование открытия торговли 14 апреля, опять — обед. Наступление весны 1 мая — обед. Масленица — обед с блинами. Для себя от скуки сделать тоже надо три-четыре обеда, ну для поддержки клуба нужно в год отложить несколько тысяч… а разные текущие расходы.

И идет себе кяхтинское дело своим тихим манером. Получают комиссионеры за комиссии от иногородних купцов по 1 р. 60 к. с ящика и сколачивают копейку, а добровольная складка доставляет им титул радушных и хлебосольных; некоторые купцы получили даже золотые медали за свое истинно русское хлебосольство. Проходит год за годом, десятки лет за десятками, публикации отчетов никто не требует и — благо им! Иной из любопытства напишет из Москвы, что, дескать, как бы, господа, мне почитать, куда пошли мои деньги, взятые по 40 к. с ящика? — На улучшение торговли, мол, пошли, почтеннейший доверитель! На улучшение торговли идут ваши денежки, — отвечают ему отсюда, — а кстати, имеем честь вам почтительнейше доложить, что променяли ваши товары и серебрецо на чай отличнейшей доброты, лучшего качества и полного веса — только собирайте барыши.

— Ну и ладно, — успокаивается доверитель, — 40 копеек не велика птица, а барыш зашибить — это мы могим.

Другой, более любопытный, не удовлетворяется ответом, а требует полного отчета и уведомления, на какое такое улучшение пошли деньги? А приезжайте, — ответят ему купцы, — в Кяхту и читайте в конторе старшин, а нам некогда рассылать копии по всем доверителям — их ведь не перечтешь даже.