Их первый клиент, некий Уильям Кеммлер, — арестант, содержащийся в тюрьме Синг-Синг, куда его препроводили после того, как он зарубил топором свою сожительницу. Подобное обхождение с женщиной в цивилизованном обществе не приветствуется, преступника не оправдывает даже то, что он совершил убийство в состоянии опьянения. Сочтя, что разделывать топором любовниц не принято, судьи приговорили его к смерти, с каковым вердиктом согласился и сам Кеммлер.
До сих пор преступника в таких случаях вешали. Однако Эдисон, пользуясь своими связями, убеждает начальство, что его новая система более человечна, нежели пошлая виселица, более скора на расправу, более гигиенична и менее мучительна, и добивается разрешения привезти свое устройство в исправительную тюрьму. Посчитав, что процедура такой казни требует хотя бы минимального комфорта для жертвы, организаторы решают, что их клиенту удобнее будет сидеть; поэтому сокамерникам Уильяма Кеммлера приказано срубить ни в чем не повинный дуб, росший во дворе тюрьмы, распилить его и сделать из древесины подобие кресла. На нем укрепляют два электрода, обмотанные влажной махровой тканью и соединенные с динамомашиной модели Вестингауза, добытой неправедными путями. И вот в один августовский день, в шесть утра, в комнате, освещенной, как ни парадоксально, газовыми рожками, в присутствии двадцати свидетелей — журналистов, священников и врачей — Уильяма Кеммлера усаживают в это новенькое кресло.
Первая попытка новомодной казни терпит фиаско: получив семнадцатисекундный электрический разряд мощностью в тысячу вольт, Кеммлер тем не менее остается в живых. Техники, естественно, стремятся как можно быстрее повторить операцию, но генератору нужно некоторое время для подзарядки. Приходится ждать, притом, довольно долго, и в течение этой неприятной паузы обугленный Кеммлер стонет и вопит, что создает в помещении вполне ожидаемую атмосферу. Но вот генератор готов, процедуру повторяют, на сей раз она длится добрую минуту, а напряжение достигает двух тысяч вольт; по камере распространяется едкий запах жженого мяса, с пальцев Кеммлера градом сыплются искры, обильный пот на лице быстро превращается в кровь, над головой поднимается столб густого дыма, а глаза небезуспешно пытаются вылезти из орбит; наконец судебные врачи без колебаний констатируют смерть.
Итак, дело в шляпе. После того как переменный ток впервые испепелил преступника насмерть, его жуткое воздействие на человека уже ни у кого не вызывает сомнений. Томас Эдисон очень доволен. Тот факт, что все свидетели смерти Кеммлера пришли в ужас от сцены казни и теперь станут рассказывать о ней направо и налево, очень ему на руку — таким образом эта система отныне будет неразрывно связана с именем Вестингауза. Постараемся понять причину его ликования и не будем забывать, что самые интересные изобретения часто имеют самые интересные предыстории. Взять, например, хоть эту, где конкурентная борьба породила электрический стул.
Однако тщетно Эдисон строит козни: высшие силы изменяют положение дел в «электрической войне», которую он навязывает Вестингаузу. Тот, поняв все преимущества переменного тока, а затем убедив в этом свое окружение, возмечтал теперь покорить весь американский континент, для чего завязывает контакты, добивается влияния и обеспечивает себе тылы. Грегор же, в целях оказания поддержки патрону и нейтрализации шумной кампании, развязанной фирмой «Дженерал электрик», отправляется с лекциями в турне по Соединенным Штатам, а затем и по Европе.
Ввиду грядущих публичных выступлений, он щедро — презрев нахмуренные брови и ястребиный взгляд своего бухгалтера — растрачивает первые субсидии «Вестерн юнион» на приобретение приличного гардероба: ему вдруг, ни с того ни с сего, вздумалось сделаться самым элегантным мужчиной на Пятой авеню. Он по-прежнему привержен строгим черным костюмам, но теперь их отличает безупречный покрой, грубое сукно сменилось фланелью, а то и габардином; холщовые рубашки уступили место батистовым или льняным; закуплена целая коллекция галстуков, а также перчаток — кожаных, замшевых, лайковых, — чья небезупречная микрофлора быстро выработает у него привычку использовать каждую пару не более одного раза, равно как и три ежедневных носовых платка из белого шелка; появился целый сноп тросточек из благородных пород дерева, с резными ручками, а старенький котелок померк в сиянии армады блестящих цилиндров, шапокляков и панам. Как ни странно, при всей страсти к этой роскоши Грегор никогда не носит драгоценностей; его отвращение к побрякушкам столь велико, что он решительно отказывается украсить свои часы хотя бы самой скромной цепочкой, галстуки — хотя бы самой простой булавкой, а руку — самым непритязательным перстнем.
Читать дальше