Вадим Каргалов - Русский щит

С запада ратоборствовали с Рязанью черниговские князья, посылали из городков по Сейму и Десне удалые конные дружины.

Что ни год — на Рязани рать, что ни десять лет — нашествие. Знать, оттого обстроилась Рязанская земля со всех сторон крепостями-градами. Поднялись рязанские города на высоких речных берегах. На севере — Коломна, Ростиславль, Борисов-Глебов, Переяславль-Рязанский. На западе — Зарайск. На юге — Пронск и Белгород. С восточной, лесной стороны — Исады. А между городами, на бродах и переправах, на торных дорогах и на просеках — лесные завалы, частоколы, глубокие волчьи ямы.

Но не крепости, не валы и не частоколы были главной защитой Рязанской земли, а храброе войско: стойкие в бою пешцы-ратники, отважные витязи-дружинники, многоопытные воеводы. Среди известных воевод не последним человеком был Остей Укович, вот уже пятый год сидевший со своими людьми в крепостице Онузе на реке Лесной Воронеж. Трудно было уже старому воеводе скакать по степи за половецкими быстрыми всадниками, вот и поручил ему князь сторожить рубеж.

Невелика была крепостица Онуза, но зубаста. Неприступно стояла она на высоком крутом берегу, окруженная рвами, крутыми валами, дубовым частоколом с башнями и бойницами. Девяносто воинов было под началом у воеводы: три десятка конных дружинников и шестьдесят пешцев-ратников. Конные со своими десятниками выезжали дозорами в степь, стерегли дальние подступы. Пешцы следили со стены за речным бродом, сидели в засадах на лесных засеках. Набеги небольших половецких ватажек воевода Остей Укович отбивал сам. На помосте за тыном притаились тугие крепостные самострелы, вдоволь было стрел и камней. В медных котлах чернела смола, которую, расплавив, можно было вылить на головы приступавших к стенам степняков. Если подходила большая орда — гонец мчался в Рязань, за помощью. Защитники Онузы садились в осаду, жестоко бились со стен, ждали подмоги. И подмога приходила.

В бессменном дозоре пробегали весна и лето.

К зиме степь успокаивалась. К Онузе медленно тянулись табуны коней, которые половцы гнали на продажу в Рязань, в Пронск, в Зарайск. Замирившиеся половцы угодливо кланялись воеводе, их широкие лица расплывались в улыбках, и трудно было поверить, что эти вот дружелюбные торговые люди совсем недавно на бешеных конях со злобным воем кидались в битву, грабили и жгли рязанские деревни, насильничали, уводили в полон.

Кое-кого из половцев Остей Укович узнавал в лицо, насмешливо спрашивал:

— Это ты, Осалук? Давненько тебя не видел, с самой весны. Как это ты сумел от моих молодцов ускользнуть за Лесным Воронежем?

Половец хитренько щурил глаза, улыбался:

— Воевода старый, и Осалук тоже старый. Воевода мудрый, и Осалук мудрый. Разве мудрый мудрого сумеет догнать, если у беглеца в степи тысяча дорог, а у преследователя — одна?

Но торговых половцев, если даже известны были за ними прошлые злодейства, воевода не обижал. Кони Рязани нужны, на этих конях с теми же половцами рязанские удальцы будут биться будущим летом…

Как бы то ни было, а зиму в Онузе всегда ждали с нетерпением — она сулила покой и отдохновение от ратных трудов. Однако нынешняя зима не принесла облегчения. Правда, половцы даже летом редко беспокоили пограничных сторожей. Не до того им было — в степях воинствовали татары, громили половецкие кочевья. Половцы целыми ордами подходили к Онузе, просили защиты. Князь Юрий Игоревич велел беспрепятственно пропускать их в степи между Проней и Рановой. Служилые половцы обещали так же верно биться за Рязань, как когда-то служилые степняки, черные клобуки, обороняли Киев. Но до Остея Уковича доходили слухи, что многие половцы не задерживались в Рязанской земле, поодиночке пробирались к Чернигову, к Новгороду-Северскому. Так что будет толк от княжеской затеи или нет — Остей Укович не знал.

К осени половецкий поток начал иссякать. К Онузе половцы приходили уже не ордами, а малыми ватажками. А потом и ватажки перестали приходить: татарские разъезды рыскали в степи, убивали беглецов.

В ноябре закрутились в степи метели, намели сугробы, завалили снегом овраги. Никто больше не выходил из Дикого Поля к Онузе. Дозорные до боли в глазах вглядывались в безмолвную белую равнину. Ни с чем возвращались конные разъезды: ни следов не было в степи, ни людей.

Воевода Остей Укович посылал в степь сразу по два десятка конных. Всадники осторожно пробирались по оврагам, хоронились за курганами, хватались за оружие при каждом шорохе. Жутким казалось степное безмолвие даже для бывалых воинов.