Андрей Климов - Моя сумасшедшая

Неожиданно из подсобных помещений возник Ярослав Сабрук — его-то она хорошо знала — и увел Марьяну, а вскоре Юлия услышала, что ее окликают по имени.

К ней проталкивалась возбужденная Вероника Станиславовна, которая — непременно, непременно! — должна была познакомить Юлию с отцом Василием, тем самым, что когда-то обвенчал ее с Андреем Любомировичем. На ходу она успела скороговоркой сообщить, что венчание состоялось по греко-католическому обряду, что отец Василий не женат, уже три года не служит и работает истопником в университете, имея местожительством дворницкую. Бывшие прихожане его поддерживают…

Еще издали Юлия столкнулась с внимательным взглядом из-под очков — тот самый мужчина с глубокими залысинами. Вероника Станиславовна, мигом присмиревшая, кивнула Казимиру и представила Юлию. Отец Василий протянул узкую загорелую ладонь. Она пожала и покраснела — но не от смущения перед священнослужителем, пусть и бывшим, а потому что почувствовала, как Казимир Валер смотрит на ее открытую шею.

Юлия тут же повернулась к художнику. Валер был заметно навеселе и настроен воинственно. «Пани оказали честь. Премного благодарны!» — дурашливо раскланялся он. Боже, помоги мне, подумала Юлия и, изо всех сил стараясь казаться спокойной, проговорила: «Рада видеть вас снова. Поздравляю». — «Чему ж тут радоваться, пани, — скоморошничал Казимир. — Мы люди незаметные, в быту скромные. Если вам приглянулись наши каляки-маляки…» — «Приглянулись, — сказала Юлия, — иначе меня тут не было бы…» — «Мы ведь с вами где-то встречались, так?»

Она не успела ответить — Сабрук призвал публику к тишине. Валер тут же направился к нему.

— А вот мы с вами действительно давно знакомы, Юлия Дмитриевна, — шепнул отец Василий, — правда, вы могли меня и не узнать. Тогда вы были слишком маленькой.

— Когда же? — тоже шепотом спросила Юлия. Она уже успокоилась.

— Еще до Первой мировой. Я ехал в Крым, а рядом в купе — ваша большая и дружная семья. Вы показались мне необычайно разговорчивым ребенком…

— Не помню, — засмеялась Юлия. — Но все равно я вам рада.

Экспозицию открывал Сабрук. Народу собралось так много, будто речь шла совсем не о живописи. Поэтому, решив заглянуть сюда еще раз в будний день, Юлия просто блуждала в толпе. Казимир исчез; она поговорила с Олесей Клименко, еще с кем-то. Издалека до нее донесся голос Марьяны, потом театральный смех Вероники — и все стерлось в шарканье подошв и чужих разговорах.

Домой она вернулась усталой и несчастной. Это чувство сохранилось и в следующие дни. Юлия никуда не выходила — лежала, отвернувшись лицом к стене и блуждая по лабиринтам узора на обоях. Когда приехал муж, она позволила ему приласкать себя, что случалось нечасто, и вдруг расплакалась. Потом они пили густое и слишком сладкое вино, Юлия рассказывала о выставке. Какая дура, корила она себя потом, устроила ликбез… Балий слушал, позевывая в ладонь, с терпеливой нежностью, только зачем-то спросил — как был одет Шумный? Она ответила: как всегда, это же не правительственный прием. «Формалисты, — неодобрительно заметил муж, — все резвятся…» — «Валер — гений!» — упрямо возразила Юлия. «Так давай закажем ему портрет, ты же у меня красавица…» — «Нет-нет, — испугалась она, наверняка зная, что Казимир Балию откажет, — я не хочу, не надо!» — «Тогда купим у него картину. Любую, какую захочешь. Филиппенко же покупает. И другие. Сабрук, твой дружок, например… Жена этого гения торгует его холстами направо и налево…» — «Откуда ты взял?»

Вячеслав Карлович сдержанно усмехнулся.

И все же через некоторое время она решилась. В мастерскую к Валеру Юлию отвел Митя Светличный, ее приятель еще с гимназических времен и тоже художник…

— Приехали! — как сквозь вату донесся до нее голос водителя. — Я сразу в наркомат, Юлия Дмитриевна.

— Спасибо, Миша…

Она даже не взглянула вслед отъезжающей машине.

У своих Юлия почувствовала себя гораздо лучше. На третьем этаже нажала кнопку — одну из четырех, ту, над которой была привинчена латунная гравированная табличка «Рубчинский Д. Б.». Открыла мать, и Юлия сразу же направилась в общую ванную — вымыть руки. Мать терпеливо ждала в полутемном коридоре. Слава богу, никто из соседей не путался под ногами, не торопил. Перед помутневшим от сырости овальным зеркалом, оставшимся еще от старых хозяев, Юлия стащила перчатки, сняла косынку, сунула в карман жакета и отвернула ржавый кран.

Ее ни о чем не расспрашивали. В их семье все были сдержанными, а когда брат и сестра исчезли, в ее присутствии родители вообще перестали говорить о пустяках. В большой комнате был накрыт круглый обеденный стол — три прибора, хлеб под салфеткой и в центре — графин со светлой жидкостью.