Сергей Юрченко - Скопец, сын Неба

-Сейчас, господин? - спрашивает старик.

Иуда вопросительно смотрит на Петра.

-Потом. Я сам подойду к тебе, старик.

Иуда считая разговор оконченным, возвращается к своим распоряжениям.

-Значит, приготовьте верхнюю комнату. Пусть гости отдыхают. Если что попросят, дайте им. А я схожу на рынок.

Он выходит вслед за Петром и подходит к ложу, на котором возлежит само уныние. Ученики расположились по всему его периметру и лежат головами к центру, образовав многоконечную звезду. Лишь Иуду не потрясла эта резня, словно он обладает иммунитетом к подобным сценам и привычен ходить по трупам.

-Андрей, - властно произносит он, - ты жаловался на плохую еду. Пойдешь со мной на рынок. Сегодня еда будет хорошая.

Андрей неохотно привстает.

-Как есть после этого? - хмуро вопрошает он.

-Обыкновенно. Поверь мне, вечером у вас будет зверский аппетит.

-Как ты можешь так! - не выдерживает Петр.

Иуда коротко усмехается.

-Если бы человек навсегда терял аппетит от горя, он был бы ангелом. Но ему это не грозит. Смерть даже возбуждает. Поэтому римляне держат гладиаторов.

Могучий рыбак встает и не удерживается от вопроса:

-Ты видел гладиаторские бои?

-Конечно. Возьми этот короб. И пойдем.

-Хорошо. Тебе понравилось?

Иуда скептически взглядывает на Андрея, который на голову выше его, и отвечает:

-Это учит презирать смерть. И человека тоже.

-Зачем же ты смотрел?

-Именно за этим! Из тебя, Андрей вышел бы хороший гладиатор.

-Я не стал бы драться на потеху кому-то!

-Значит, умер бы на галерах под плетьми надсмотрщиков.

-Умеешь ты, Иуда, сказать приятное, - ворчит он.

-Иди за мной, рыбак. Пока тебе грозит только труд носильщика.

После их ухода Иоанн признается:

-У меня до сих пор кровавые лужи в глазах. И мальчик затоптанный.

-Тяжелое зрелище, - соглашается Матфей. - Но Иуда - мудрый человек. Он прав: скоро мы захотим есть.

-Вот еще - мудрый! - фыркает юноша.

-Помолчите! - раздается голос Иисуса.

Он встает и уходит в дом. Там Нахум и Мария хлопочут на кухне.

-Я пить хочу, Мария, - просит Иисус.

Женщина оставляет чечевицу, которую перебирала, идет к чану с водой, черпает из него кружкой и с поклоном подает ее ему.

-Возьмите, учитель.

Он жадно припадает к кружке.

-Матфей сказал мне, что случилось в Храме….

Он отчужденно смотрит на нее, словно вспоминая, кто эта женщина.

-Да,- наконец, подтверждает он.- Много людей погибло. Из-за меня.

-Из-за вас?

-Из-за меня. Но не по моей воле.

Он возвращает ей кружку.

-Спасибо, Мария. Вынеси им тоже воды. Пусть и они попьют.

Женщина кивает. Он выходит во двор и, постояв там немного, поднимается по лестнице, идущей вдоль стены, во флигель на крышу. Очевидно, всякое общество ему сейчас противно.

Все это время пока он стоял рядом с Марией и пил воду, ей страстно хотелось прикоснуться к нему, но она не могла даже заставить себя смотреть ему в глаза. Так не смеют люди смотреть на лица царей и богов, чтобы не уравняться с ними и не оскорбить их этим равенством. Как говорил Иисус, по взгляду душа узнает душу и понимает, что обе они от единого Духа Святого и что миры, созданные их языками, соприкасаются и накладываются друг на друга. Знает это человек. Знает это и зверь. Но не помнят они акта рождения своей души и думают, что ставший для них общим мир создан богами и демонами. Вот почему человек и зверь прячут глаза: чтобы не уравняться и не быть узнанными. Вот почему они ловят взгляд: чтобы их узнали и полюбили. Вот почему египтяне рисовали на храмах всевидящее око - символ мира и души.

Мария рассеянно берет кувшин и кружку и идет во двор. Несколько месяцев она ждала этой встречи с Иисусом, думала о нем днем и ночью, - и в этом фимиаме томления он становился все божественнее и краше. Муж не может быть богом для женщины. Богом может быть только недоступное существо. Иисус стал им для Марии, проведшей месяцы в монашеском уединении со стариком и старухой. И теперь ее одолевают противоречивые желания: она не смеет смотреть в глаза Иисусу и ей хочется поймать на себе его взгляд.

Душа ее робеет и жаждет, трепещет и надеется, благоговеет и уравнивается с другой душой. И хочется ей, чтобы не было у них с Иисусом двух душ, но был один мир и одна душа. И не ведает Мария, что так слиться можно лишь в Святом Духе, расставшись с душою навсегда. Но она что-то чувствует, какая-то часть Марии знает это - и поэтому ей сейчас хочется плакать. Тайная мудрость, которая хранится в каждой живой твари от Духа Святого, подсказывает ей, что для человеческого и звериного все кончится плохо. На лице Иисуса это честно написано: все будет плохо.