Михайло Старицкий: РУИНА

— А что ж, жинко, готов борщ? — обратился к молодичке казак, с улыбкой следя за всеми ее движениями.

— Да вот зараз! Ух, да и тяжелый же горшок, никак не вытащу! — молодая женщина налегла на ухват и потянула его из печи. От усилия по лицу ее разлился яркий румянец.

Казак поспешно вскочил с места.

— Орыся! Да ты бы мне лучше сказала достать, а то смотри, если случится что, — я ведь не подякую!

Личико молодой женщины вспыхнуло еще больше, она бросила стыдливый взгляд на свою слегка округлившуюся фигуру.

— Ну, вот, еще при людях скажи такое, только осоромить меня.

— А чего же мне не сказать и при людях? Скажу и при всех, что моя жиночка — молодец, что она меня любит, жалует! — казак подошел к молодой женщине и, нежно обвив ее рукою за талию, прошептал над самым ее ухом: — Что она скоро подарует мне сыночка!

— Да ну, пусти! Годи! — слабо отбивалась Орыся.

— Не пущу! Не пущу! — повторял со смехом казак, продолжая целовать ее раскрасневшиеся щеки.

— И не надоело до сих пор?

— Никогда не обрыднет!

— Так и поверила!

— Заставлю поверить! — и казак еще крепче прижал к себе Орысю.

Кораблик с головы Орыси сбился на сторону; пряди черных волнистых волос выбились из-под него и рассыпались по лбу.

— Да пусти же, ой, пусти! — повторяла она со смехом, вырываясь от казака, но казак не унимался. — Да пусти же, Остапе! Борщ простынет! — вскрикнула она наконец и, вырвавшись из объятий казака, отбежала в другую сторону светлицы.

— У, вьюн! — засмеялся казак и погрозил ей пальцем. — Ну, счастье твое, что борщ готов, а то бы не скоро ты вырвалась от меня!

Он отер свое раскрасневшееся лицо, оправил чуприну и уселся за стол.

Оглядываясь лукаво на мужа, Орыся осторожно подошла к печи, вылила в миску дымящийся ароматный борщ и поставила его перед Остапом; затем она нарезала хлеба, вынула из печи горшок каши, подсунула к нему мисочку гусиного сальца, подала ложки и приготовила все к обеду. Казак следил за всеми ее движениями ласковым, любящим взглядом.

— Ну, садись же и ты, голубка, — удержал он ее наконец за руку, — довольно хозяйничать! Не бойся, больше уже целовать не буду.

Орыся надула задорливо губки.

— Ну, с тобой не след было бы и садиться, — произнесла она, опускаясь рядом с Остапом на лавку, — смотри, как измял кораблик, а ведь это подарок пана Мазепы, — я его берегу.

— Не велика беда, купит он тебе новый.

— Эге, купит! Пускай же раньше еще приедет.

— Да он и приехал еще вчера.

— Вчера?! — Орыся всплеснула руками и даже подскочила на лавке. — Вчера приехал, и ты мне до сих пор ни слова про то! Ах ты, Господи, да как же ты мне еще вчера этого не сказал?

— Прости, голубка, ей–ей, забыл! Шел вчера домой, все думал, чтобы сказать тебе, а как увидел тебя, так все на свете и забыл.

Лицо молодой женщины озарилось счастливой улыбкой.

— Ну, ну! — погрозила она казаку пальцем. — Не подлещуйся. Когда бы не такой случай, не простила бы тебе этого никогда. Рассказывай же скорее, что, как?

Она пододвинулась к мужу и устремила на него горящий любопытством взгляд.

— Ты это о чем? — спросил с улыбкой казак, любуясь ее нетерпением.

— Еще и представляется, будто не знает! Мазепа один вернулся или…

— Нет, говорят все, что один.

Из груди молодой женщины вырвался глубокий вздох, веселая улыбка сбежала с ее лица.

— Да и напрасно он ищет, — проговорила она грустно, — уж если вы там и все скелеты их нашли, так чего же больше?.. С того света не возвращаются.

— Нет, голубка, не то. Видишь ли, тогда мы сгоряча одного не сообразили с паном Мазепой, что ведь и из напастников могло остаться два, даже три трупа на месте. Ведь старый Сыч саблей орудовал еще не хуже другого, молодого, да и Нимота… Ведь они, наверное, защищались? Живыми в руки не дались, уложили же хоть одного, двух напастников. Опять и то пришло нам в голову: зачем бы татарам убивать Галину? Ведь она для них дорогой товар, они бы ее даром не утеряли, еще б и сторожей поставили, чтоб не сделала себе чего.

— Ох, ох! Правда, правда! — Орыся печально закивала головой. — Бедная она, моя горличка, так по ее личику и видно было, что не ей судила доля счастье! Все такая печальная да задумчивая была… Ну, да ведь там Мазепа ее нигде в Крыму не нашел, а ведь как искал!

— Могли и в Турцию продать.

— Ох, верно, верно!

— Ну, вот, теперь же он из Турции вернулся: его гетман туда по войсковым справам посылал.

— И что же, что?

— Да бог его знает что, — я его еще и не видел: с самого утра гетман его к себе призвал да и держит вот до сих пор. Я думал сейчас после обеда сходить расспросить, как и что…