Михайло Старицкий - РУИНА

Между тем странник поспешно уложил свою котомку и, поблагодарив хозяев за радушный прием, вышел со своим проводником из светлицы. Орыся провела его до самых сеней и возвратилась, радостная, назад.

— Слушай, Остап, а какой у меня дарунок есть для тебя! — защебетала она весело, обвивая его шею руками. — А вот и не скажу! Или сказать? Ну, говори: сказать или нет? — Орыся обхватила руками голову Остапа и повернула ее к себе. — Сказать или нет? — повторила она снова с лукавой улыбкой; но Остап, по–видимому, не слыхал ее слов, брови его были сомкнуты, казалось, он старался припомнить что-то ускользающее из его памяти.

— Э, да ты и не слушаешь меня! — протянула она изумленно, вглядываясь в выражение лица Остапа. — Ты думаешь о чем-то! О чем же, о чем?

И так как Остап продолжал молчать, то Орыся произнесла взволнованным, дрожащим голосом, сжимая до боли его руки.

— С тобою случилось что-нибудь страшное?.. Ты не хочешь мне сказать?

При звуке этого испуганного голоса Остап ласково улыбнулся и нежно прижал ее к себе.

— Нет, нет, голубка, ничего, ничего. А только эти глаза, — он посмотрел вслед ушедшему страннику и досадливо потер себе лоб рукой, — и где я их виде;!? Вот видел где-то, а вспомнить не могу!..

Выйдя из хаты Остапа, нищий направился, прихрамывая и опираясь на руку проводника, к выходу из верхнего замка. Отсюда они спустились в нижний город Чигирин. По улицам города сновало много народа, казаков, мещан и набившейся сюда во время военных действий шляхты. Потолкавшись всюду, послушавши во всех местах, о чем говорят и шепчутся люди, странник направился к городским воротам. К выходу его из города не представилось никаких препятствий, и через четверть часа он уже ковылял по широкой дороге, пролегавшей от Чигирина до Киева.

Отойдя на значительное расстояние от города, странник оглянулся по сторонам: на дороге не видно было ни одной души.

— Ну, — произнес он, обращаясь к своему провожатому, — теперь времени терять нельзя. Гайда в лес, да поскорее! Ха–ха! Дело сделано, теперь уже осталось безделье!

С этими словами он оставил руку мальчика, и оба торопливо зашагали по направлению к лесу, видневшемуся на краю горизонта. До леса было, по–видимому, не менее пяти верст, но путники бодро шагали, не показывая признаков утомления.

— А здорово таращил на пана дядька очи тот казак, — обратился к страннику мальчишка, — словно припомнить что-то хотел.

Нищий усмехнулся в бороду:

— Д–да, ну не желал бы я, чтобы на этот раз ему память помогла.

— У меня даже мурашки по коже побежали.

— Хе, струхнул и я… Одначе ты, малый, того, потише, а то смотри, как бы нас с тобою не подняли туда, откуда я тебя спустил. Здесь и ветер ведь разносит слова. А стоило только тому здоровому дурню протереть лучше свои буркалы… Ну, сам понимаешь…

Мальчишка, действительно, был, по–видимому, способен понимать все с полуслова.

— Небось! Своя шкура тоже дорога! — произнес он с наглой усмешкой.

— То-то же. Да прибавь шагу! На всякий случай надо поскорей замести свои следы.

Спутники замолчали и ускорили шаги. Через полчаса они достигли опушки леса и вошли под его сетчатые, полуобнаженные своды.

Это был старый и дикий черный лес, преимущественно дубовый. Хотя стоял уже конец октября, но деревья еще сохранили часть своей золотистой листвы; дубы она покрывала еще густым и жестким бронзово–красным покровом. Лес был дик и запущен. Тысячи кустарников, молодых деревьев, старых обвалившихся стволов переплетались в нем густой непролазной стеной, а над всей этой массой поподымались вершины могучих столетних дубов.

— Ну, здесь уже все-таки легче, — произнес странник, оглядываясь с удовольствием на охватившую их со всех сторон чащу, — не люблю я открытых мест.

— А я и белого дня! — прибавил мальчишка.

— Гм… Молодец. А не забыл ты, какие приметы?

— Нет, нет! Идите смело за мной.

Путники прошли еще версты три по дороге, пролегавшей через лес. Наконец мальчишка остановился у молодой березы со свежеотрубленной веткой.

— Вот здесь, — произнес он, — отсюда налево.

— Верно, верно, — согласился и странник, осмотрев внимательно ветку.

Они свернули в чащу леса. Время от времени мальчик останавливался у каких-то зарубленных или особенно загнутых веток и с уверенностью продолжал дальше путь.

С полчаса, а может и больше, кружили путники по лесу и наконец дошли до небольшой прогалины, посреди которой стояли две оседланные лошади, привязанные к дереву на длинных поводах. При виде появившихся наконец хозяев, одна из лошадей вытянула навстречу им свою лебединую шею и издала тихое ржание.