Борис Васильев - Ольга, королева русов. Вещий Олег

— Ты должен породниться с радимичами, — в один голос заявили старые думцы отца. — У тамошнего князя дочь на выданье.

Эта свадьба не затронула Урменя: он был еще парнишкой, искренне любил отца и твердо верил, что женитьба никак не отразится на его судьбе. Но через год у князя Воислава родился законный наследник, и могущественная южная партия княжеской Думы начала осторожно, но постоянно напоминать Воиславу, что спокойствие кривичей зависит от законности династии. Князь пока отбивался, но шепотливые советы разъедали душу, как ржа железо. И все же князь Смоленска долго не мог решиться объявить первенцу, что не считает его более своим наследником.

Урмень прекрасно знал об этой думско-теремной суете. И ему нашептывали в уши доброжелатели и выдававшие себя за таковых; и сам он был не по годам сообразителен; и, наконец, мать его выселили из Смоленска, пожаловав свободу и деревеньку. Вот тогда-то и сказался его неукротимый нрав: он знал, кто уговорил князя выселить его мать из княжего терема, и через некоторое время с преданными отроками разгромил усадьбу шептуна-боярина и сжег ее дотла.

— Вон из моего города, — сказал князь Воислав первенцу. — Глаза мои не желают более видеть тебя.

Швырнул ему кошель с золотом и ушел. Урмень подобрал кошель без всякого смущения: нужно было вооружение для отроков, кони, одежда. И навсегда ушел из Смоленска. Год грабил торговые караваны, а потом вышиб с Вопского волока отцовскую стражу и через посланца уведомил его, что отныне берет охрану волока на себя за плату пищей, одеждой и оружием. Странно, но князь Воислав сразу же согласился, даже не наказав за разгром сторожевого отряда.

— В Урмене — княжеская кровь. Он сдержит слово, бояре.

Урмень был вспыльчив, бесстрашен в бою, без меры азартен на охоте, но упрям, не по-славянски недоверчив и горд. Он тщательно отбирал воев, беспощадно изгоняя за малейшее проявление нерешительности, жадности или неисполнения его личного повеления, требовал роты от вновь вступающих в ватагу, но жил одной жизнью со всеми. Он по-прежнему любил отца, хотя обиды — не за себя, за мать — простить не мог, и князь не ошибся: изгнанный сын служил ему верой и правдой. Отстроил доброе зимовье, отряд на зиму не распускал, но сам исчезал на две недели, и только самый близкий друг детства Одинец был посвящен в цель этих исчезновений. Урмень навещал мать.

О появлении посольства русов Урмень узнал от гонца, когда посольство добралось до первого волока — рубежа между русами, кривичами и Землей Новгородской. Послы шли не только от русов, к которым кривичи всегда относились с долей недоверия, но и от Великого князя Новгородского Рюрика. Это меняло дело, поскольку Смоленский князь, дед Урменя, в свое время принес Рюрику роту на верность. Такое посольство Урмень не имел права задерживать, а потому, отправив верного Одинца к отцу, стал готовиться с достоинством и честью встретить высоких послов. И в рассчитанное время в подобающей случаю одежде выплыл им навстречу на лодке-однодеревке с двумя умелыми гребцами.

— Послам Великого князя Новгородского Рюрика и конунга русов Олега честь, слава и место у моих костров! — прокричал он, выйдя на сближение с посольским стругом. — Я — Урмень, атаман Вопской стражи.

Сильные руки лодейщиков подняли Урменя из лодки и бережно поставили перед послами. Перемысл, как главный посол, обнял его, дважды поликовавшись.

— Здрав буди, княжич Урмень. Я — посол конунга Олега Перемысл. Дозволь представить тебе Сигурда, сына Трувора Белоголового, посланника Великого князя Новгородского Рюрика.

Молодые люди сдержанно обменялись поклонами. Пока Перемысл вел вежливый разговор о здоровье Смоленского князя Воислава, Сигурд откровенно разглядывал рослого широкоплечего атамана, который во что бы то ни стало должен был стать его побратимом. Урмень понравился ему, но Сигурд тотчас же поймал себя на мысли, что вряд ли они когда-либо станут побратимами. Что-то в Урмене было отрешенное. «Изгойское», как про себя определил Сигурд.

Неделю посольство отдыхало: Перемысл основательно знакомился с состоянием волока, пока лодейщики и плотники готовили суда для перевоза по суше в один из притоков Днепра. Осмотром он остался доволен, но сказал Урменю, что с его позволения одолжит ему двух знатоков перевалочного дела для подготовки будущей переброски войска и обозов. Это были люди Хальварда, в чем Сигурд не сомневался, но ничего не заподозривший Урмень не возражал. О самом Сигурде речь вообще не заходила, поскольку он должен был вернуться на Вопский волок с грамотой и людьми князя Воислава.