Борис Васильев - Ольга, королева русов. Вещий Олег

Впрочем, он чересчур уж осторожничал, поскольку вполне мог допустить такой разговор, но только не на славянском языке. И он, и Горазд были полукровками, рожденными славянскими женщинами от русов, и оба знали древнегерманский с детства. Но слишком уж высокой была цена этого разговора…

– Любит? – то ли вопросительно, то ли утвердительно сказал Горазд. Он был немногословен.

– Через двадцать лет – вспомнила? – Свенельд невесело улыбнулся.

– С женщинами это случается. Особенно когда их мужья после первой брачной ночи окружают себя пригожими молодцами.

– Единственно, кого она любит, так это – себя самое. Зато – верно и пламенно, – с горечью заметил Свенельд.

– А ты?

– Восторг – ощутил, – подумав, сказал воевода. – Бешеный восторг, как в юности. Только – от чего восторг, Горазд?

– Не замечали и – приметили. Лестно.

– Вопрос – зачем? – не слушая, вздохнул Све-нельд – Так просто королевы детскую любовь не вспоминают.

– Она – девственница? – неожиданно спросил Горазд.

– Она – двадцать лет замужем. Почему ты спросил?

– Слухи.

– Недостоверны.

– Однако детей нет. Не просто детей, наследника нет.

– Думаешь…

– Я не думаю. Я прикидываю меру.

Горазд замолчал. Но так как Свенельд молчал тоже, добавил:

– Она благоволит христианам.

– Да. Помянула об этом.

– У христиан есть сказка о непорочном зачатии.

– Сказка?

– Ты можешь поверить в непорочное зачатие? -Нет.

– Значит, сказка. Но ее слушают, распахнув глаза настежь Их Бог решил родить сына, избрал деву Марию и осеменил ее то ли светом, то ли дождем. И она – родила сына. Ты – дождь, по которому стосковалась земля, Свенди.

Свенельд угрюмо молчал. Горазд выпил кубок густого фряжского вина, вытер усы ладонью.

– Если ты и впрямь всего лишь дождь для нее, тебе надо беречься огня, воевода, – вздохнул он озабоченно. – Очень беречься огня, Свенди, чтобы не сгинуть в его пламени.

Нож ударил в железный оберег, который носил Ох-рид на груди. Просто скользнул по нему, сорвав с ребра кожу, но дружинник даже не охнул.

– Прости, друг, – сказал тогда Ярыш, с силой оттолкнув его на стремнину

И Охрид поплыл, полускрытый набегавшим сверху течением. Плыл на спине, не шевелясь, только чуть перебирая ногами, чтобы не прибило к берегу. И исчез среди тускло поблескивающих волн

Он не держал никакой обиды на Ярыша– служба есть служба. Он и сам поступил бы точно так же со старым приятелем, точно так же постаравшись попасть в оберег, чтобы не убить. Так уж случилось, что теперь они служили разным князьям и разным воеводам, что не мешало им оставаться в добрых отношениях. А свое ранение и ночное купание в Днепре можно было легко объяснить начальнику стражи внезапным ударом из-за спины, не называя при этом имени нападавшего. Не стоило из-за таких пустяков лишаться полезного приятельства с любимцем грозного воеводы Свенельда Знатные люди решали свои дела, мирились и ссорились, не посвящая простых стражников в свои тайны, но у этих стражников была своя жизнь и свои семьи, и подвергать близких господскому гневу не следовало ни в коем случае Каждая рыба должна плавать на своей глубине.

Для того чтобы никто посторонний не узнал о том, что произошло между старыми приятелями, необходимо было как можно дальше отплыть по течению. Миновать не только границы усадьбы великой княгини, но и глаза любопытных. Всех, кто бы они ни были. В случай, который произошел, не мог и не должен был вторгнуться посторонний. И поэтому раненый тихо, без всплесков плыл по течению, полускрытый утренними серебристыми волнами.

Ярыш дважды спасал ему жизнь, об этом сейчас вспоминал Охрид. Однажды прикрыл своим щитом в битве, забыв о том, что открывает собственную грудь сверкающим мечам. А второй раз – и об этом старый дружинник вспоминал с особой теплотой – Ярыш оставил строй и погнал коня за ним. А его, Ох-рида, уже тащил на аркане печенег, и сам Охрид уже прощался с жизнью. Но Ярыш, запалив коня, догнал-таки печенега, заставил его защищаться, бросив аркан, и, пока Охрид освобождался от пропотевшей петли, сразил кочевника точным выпадом меча. Такое не забывается. Такое никогда не забывается дружинным братством, и Охрид сейчас думал только об этом.

Прекрасно время, когда мы молоды. Только молодости свойственны дружба без расчета, любовь без оглядки и – помощь другу с риском для собственной жизни. А потом мы стареем, обзаводимся женами и детьми, и что-то ломается в нашей натуре. Мы становимся уже не «Я», а «Я и Жена», и все прежние отношения меняют свои очертания, как льдина в половодье. И тогда все чистое, все яркое, все… Все детское в душе твоей постепенно отмирает и покрывается коростой расчетливости. Но где есть счет, там нет дружбы…