Борис Васильев - Ольга, королева русов. Вещий Олег

— Я делаю только то, что желаю делать. — Воислав гордо выпрямился в кресле. — И не тебе, боярин Хальвард, задавать мне подобные вопросы, не забывайся.

— Вопросы задает палач, — жестко сказал Хальвард и встал. — А ты, князь, пока поразмышляешь над ответами.

— Как смеешь ты, боярин, из-за какой-то рабыни…

— Инегельда — дочь Орогоста, — весомо произнес Хальвард. — Я никому не доверял этой тайны, но ты не успеешь передать ее другому. Ахард!

— Стража! — закричал князь. — Стража, ко мне! Вместо стражи вошел Ахард.

— Твои люди, князь, уже обезоружены. Отдай мне меч. — Поскольку Воислав продолжал сидеть, подавленный быстротой и решительностью грозного боярина, Хальвард сам выдернул его меч и отбросил. Обронил, не спуская сурового взгляда с Воислава: — В темницу. Приковывать не надо, но ты отвечаешь за него, Ахард.

Ахард молча вел растерянного князя через многочисленные узкие и темные переходы в далекий прируб, в подвалах которого была устроена хорошо охраняемая темница. Верный подручный Хальварда сам побеспокоился о ней, пока его хозяин развлекал смоленских бояр беседами. «Пропал, — обрывками, но почти равнодушно думал Воислав. — Охрана задержана. Дружина не знает. И никто не знает, где я…»

Как ни странно, он не испытывал страха, поскольку и в мыслях не мог допустить, что Хальвард осмелится передать его в руки палача без ведома Олега. Он полагал, что эти угрозы и даже само его задержание есть всего лишь способ добиться каких-то уступок, каких-то обещаний, каких-то действий, в конце концов. И был совершенно убежден, что уже в следующей беседе Хальвард откровенно скажет ему, что от него хочет услышать конунг, а конунг, в свою очередь, повелит немедленно отпустить его, а уж затем прибудет для делового разговора. И поэтому шел за Ахардом почти спокойно, поглядывая по сторонам в надежде увидеть кого-либо из местной челяди, чтобы жители города хотя бы знали, где находится их князь. Но попадались ему только одни русы, и лишь в глухом переходе он скорее угадал, чем увидел кого-то, поспешно отступившего в темноту. И прошептал наугад:

— Найди Урменя…

Отстранив от власти Смоленского князя, Хальвард действовал быстро, по хорошо продуманному плану. Еще не заскрипели засовы темницы, в которую был водворен Воислав, как в город вступила вторая по силе и значимости дружина русов, руководство которой взял на себя лично Хальвард, поскольку ее законный вождь воевода Перемысл уже отбыл к радимичам. Охрана княжеского дворца была разоружена, челядь разогнана, и в него тут же перебрался Хальвард, оставив прежнюю усадьбу с превращенными в застенки прирубами и подвалами в распоряжение верного Ахарда. Одновременно русы начали захват всех смоленских бояр, доставляя их Ахарду, который лично сопровождал каждого задержанного в предназначенное для него место заточения, задвигал засовы и ставил к закрытым дверям охранника. Кое-где не удалось обойтись без схваток, но славянские воины были разобщены, остались без вождей и воевод, а потому и сопротивление их было краткосрочным. Само население Смоленска не сопротивлялось, поскольку не успело осознать, что происходит, и к вечеру все затихло. Переворот был завершен, и Хальвард, весь день метавшийся по городу, мог торжествовать победу, смысл которой был понятен только ему одному. Он велел накрыть ужин в парадных покоях князя Воислава, когда доложили, что прибыл боярин Годхард.

— Гость к столу — к удаче дома! — радостно сказал Хальвард, обнимая друга и побратима. — Уж если ты избавился от славянской бороды и вернул себе чуб руса, вопросы ни к чему.

— Я исполнил твое повеление, брат Хальвард.

— Просьбу, брат Годхард, всего лишь просьбу. Мы оба только исполняем повеления конунга. Даже тогда, когда он их еще не успел высказать. Поднимем заздравные кубки. С возвращением, брат Годхард!

Они согласно осушили кубки и принялись неторопливо закусывать. Хальвард очень хотел, чтобы его друг и побратим начал рассказ, не ожидая расспросов, но Годхард был хмур и задумчив и говорить не торопился. Хальвард догадывался, что послужило причиной этого молчания, и раздражение медленно вползло в его душу.

— Христианин погиб? — отрывисто спросил он, поскольку Годхард упорно не стремился начинать разговор.

— И не один он. Я слышал рыдания Киева, отплыв на доброе поприще.

— Слышал? — Хальвард в упор посмотрел на побратима. Взгляд должен был выразить недоумение, но в нем читалось недовольство. — Ты обязан был видеть.