Юлия Андреева - Карл Брюллов

Карл явился под вечер, после того как гостям был представлен весьма талантливый виолончелист, имени которого я, занятый своими мыслями, не запомнил. Говорили о триумфальной опере Глинки «Иван Сусанин», которая значилась на афишах как «Жизнь за царя», но здесь, в кругах служителей муз и людей, так или иначе приближенных к миру искусства, она упоминалась не иначе, как изначально назвал ее сам композитор. В этом было нечто бунтарское, революционное, отчего делалось весело, как от шампанского. Впрочем, возможно, что в этом легком, радостном настроении вино сыграло далеко не последнюю роль. Мы не были на премьере [61] Премьера состоялась 27 ноября (9 декабря) 1836 года в петербургском Большом театре. , так что «Жизнь за царя» мы с Уленькой послушали только недавно, когда улеглись первые страсти, и можно было не бояться случайно нарваться на неприятную сцену в фойе или буфете. Потому триумфальной, если честно, опера была для райка [62] Раек — галерка. , в то время как партер и ложи восприняли ее в лучшем случае с легким недоумением. С одной стороны, тема, безусловно, патриотическая, а с другой — лапотники на сцене. Натуральные мужики, а не пейзане. Никакой тебе любви, никаких захватывающих приключений, ни, по крайней мере, красивого романтического героя, на которого можно было бы любоваться. Впечатление двоякое… честно говоря, лично я не в восторге. Но молодежь… молодежь стучала по паркету креслами, в антрактах выкрикивала патриотические стихи, основные арии были распечатаны вместе с нотами и продавались при входе в театр и на этажах. Да еще Одоевский написал восторженную статью об опере Глинки.

Карл был немного пьян, но последнее никого особенно не смущало, говорил о своем разводе, похваляясь той молниеносностью, с которой было рассмотрено его дело. Бывшую супругу даже не поминал. Рассказывал о своих встречах с Вальтером Скоттом, с которым бродил по Риму, рассуждая об участи современного художника. А потом вдруг переключился на небезызвестную маркизу Висконти-Арагону, которая, по его уверению, забрасывала его записками с просьбами о встрече.

Я заметил, как при упоминании о сопернице Юлия прикусила нижнюю губку. Впрочем, Карл никогда не любил маркизу, в чем он тут же признался внимавшим ему гостям, он честно пытался нанести ей обещанный визит, дабы маркиза отстала от него. Но всякий раз на пути его художника вставало дьявольское искушение в лице дочери ее привратницы, в которую Карл был в то время страстно влюблен.

Таким образом, хоть его и видели ежедневно приезжающим в дом к маркизе, все время он проводил в коморке под лестницей, так ни разу и не поднявшись в будуар прекрасной дамы. Эта история, которая была бы более или менее прилична в мужском обществе, теперь больно ранила Юлию и вызвала недоумение у находившихся тут же детей.

Впрочем, поняв, что Карла не остановить, родители тотчас отослали своих отпрысков в соседнюю комнату, где те могли выпить молока и других разрешенных им напитков, не подвергая свои чистые души и светлые умы воздействию историй пикантного характера. Мы с Уленькой последовали общему примеру и были весьма довольны происходящим, так как сразу же после неприличной истории с дочерью привратницы выяснилось, что Карл вообще не помнит имени этой девушки.

Потом он вдруг заявил о своем разочаровании в женщинах вообще, называя своей истинной женой художество. После этого пассажа Карлу было предложено отдохнуть в его комнате, куда он и направился, опираясь на руку Александра Павловича и появившегося откуда-то нашего Георгия. Предусмотрительная Юлия выделила своему избраннику отдельные апартаменты, что было во всех смыслах разумно.

Когда Георгий вернулся, часть гостей уже играла в фанты, часть раскладывала карты, а я в компании еще нескольких художников пил французское вино, дымя сигарами.

— А далеко ли отсюда расположен Семеновский полк? — стараясь казаться, будто ему нет до этого никакого дела, спросил вдруг вернувшийся Георгий.

— Что? — не понял я. — Откуда я знаю? А что?

— Да вот, — он нехотя сунул мне измятый клочок бумаги. — Из кармана Карла Павловича выпало, когда мы укладывали его почивать. Я знаю, читать чужие письма — грех. — Поспешил он вывернуться, — но только как бы я узнал, чье это письмо?

Я опустил глаза на записку, заранее зная, что ее содержание не обрадует меня.

«Г-н Брюллов, уведомляю Вас, что у меня есть очень молоденькая и хорошенькая институтка, брюнетка, на Ваш весь вкус, если Вам угодно, то приезжайте ко мне в Семеновский полк во 2-ую роту… очень желала бы Вам угодить этой чернобровой институткой…».