Юлия Андреева: Карл Брюллов

Оленин принимал Академию с семнадцатью рублями двадцатью шестью копейками в кассе и огромным долгом в триста тысяч рублей! Мало того, спальни были непригодны для жилья, а классы почти не отапливались и выглядели весьма убого. Программы обучения устарели, и им практически не следовали. Так что, вспоминая некоторых наших учителей, невольно приходит на ум образ Вралёва из комедии Фонвизина «Недоросль», где бывший кучер выдавал себя за ученого, все представления которого о жизни были почерпаны из наблюдений, сделанных им с высоты извозчичьего места. Да уж, воистину, многие учителя преподавали так, словно продолжали восседать на козлах.

Алексей Николаевич распустил учащихся в четырехмесячный отпуск и за это время занялся ремонтом здания и переделкой учебной программы. А форму?.. Знаешь ли ты, кто придумал новую форму для учащихся? — Карл залился веселым смехом. — Твой покорный слуга и придумал! — он шутовски раскланялся. — Я измыслил, а Оленин-кудесник в три дня задуманное воплотил! Синие суконные штаны и куртки для младших и синие же фраки, короткие панталоны, белые чулки и башмаки с пряжками — для старших. Впрочем, к чему художнику что-то иное? Все равно изгваздается. А пряжки? Как раз вышел указ о разрешении ношения пряжек, молодежь желала перемен, вот я и… — он хихикает.

— Мы в Академии с тобой виделись? — Карл прищуривается, голова склоняется при этом к плечу. — Кюхельбекер, помню, частенько захаживал, можно сказать, жил в классах, ученика своего Мишу Глинку приводил на рисунки полюбоваться, а вот… когда же мы с тобой-то сдружились?.. Ах, ладно.

Отец говорил, что на строительство Академии было собрано пятьсот человек одних только каменщиков, государь давал пятнадцать лет на строительство, а денег… как у нас завсегда на Руси случается, не было. Поначалу вроде как взялись рьяно, а после… с каждым годом средств выдавали все меньше и меньше. В результате рабочих пришлось отправить на другие объекты, из-за чего строительство непростительно затянулось — одни только каменные ступени рубили целых семь лет. В общем, со дня торжественной закладки здания прошло без малого 25 лет, но дом все еще оставался недоделанным. Но тянуть дальше было смерти подобно, еще немного — и оно начало бы разрушаться. Так что высочайшим повелением было решено считать недостроенное готовым и пригодным для обучения юношества.

Кстати, дубовые двери навесили только в первый год правления Оленина, до него руки не доходили сделать по проекту, так что вместо дубовых дверей были поставлены решетчатые ворота — проклятие дворников, которые всю зиму сгребали сугробы, надуваемые с Невы прямо на круглый двор. Решетки не могли остановить снежного и ветряного нашествия, в Академии стоял жуткий холод, а снег еженедельно вывозился мужичьими возами. Помню обледенелые колонны вестибюля и воющий, точно призрак, гуляющий по бесконечным коридорам Академии ветер. В классах учителя опасались держать распахнутыми двери или окна, так как сквозняки несли болезни; от вентиляционной трубы веяло лютым холодом. Поэтому в классах и спальнях было невероятно душно.

— …Пальцы синели и застывали вроде куриной лапки, невозможно было держать кисть, размотать крест накрест стягивающий грудь пуховый платок, а ведь художник не должен сутулиться и крючиться перед мольбертом, — продолжает Карл начатую историю.

Я снова на своем боевом посту за письменным столом с пером в руках.

— Во все времена художники и скульпторы одевались в просторные кофты, подбирая волосы подберет, ермолку или повязку. Свобода в движениях и сила, чтобы долгие часы удерживать палитру и проводить четкие, единственно возможные линии, наносить верные мазки. Слабые руки тренируют длительным удерживанием тяжести, но невозможно писать, будучи закутанным в шубу и платки, точно уличная торговка пирожками!

Нет, решительно нет! После работы я могу облачиться в партикулярный сюртучок или гаррик [6] Гаррик — синяя, подбитая мехом шинель с несколькими воротниками один из-под другого. , могу надеть фрак, мундир или… но когда я пишу, ничто не должно давить на меня и мешать. Я просто не имею права отвлекаться от работы, думать о постороннем! Впрочем, чего это я раздухарился? — Карл виновато улыбнулся. — Должно быть, ребята были признательны мне за форму, особенно те, кто не имел лишней одежды, вроде Федьки Иордана. Представляешь, изгваздать единственный сюртук?… Помню, в Италии, бог весть в каком заплеванном городишке, я как-то проснулся совершенно без средств, да еще и запертым в жутком клоповнике, отчего-то носящем гордое название «гостиница». Я был голоден, зол, у меня было похмелье, а хозяин все твердил, что не выпустит меня без оплаты, даже если я испущу дух на его прогнивших кроватях. С неделю я переругивался с ним через окно, требуя, чтобы он принес мне поесть. Конечно, я мог выпрыгнуть во двор и только бы меня и видели, но чертов разбойник воспользовался моим состоянием, и пока я дрых, забрал все ценные вещи.