Тяжелобольного Ваню Брюлло внесли в кресле в зал, где стояла картина его брата, и несколько часов он смотрел, изучая и запоминая ее.
В тот замечательный год, как мне рассказывал Карл Павлович, в Рим приехал из Лондона гравер Федор Иордан, который сразу же оказался в дружеских объятиях самого известного в Италии русского — Карла Брюллова. И в тот же год Карл убедил его, не размениваясь по мелочам, писать Рафаэлевское «Преображение». И непросто убедил — об этом еще напишут, дайте срок, — а получил для старого друга и товарища специальное разрешение копировать, не ожидая установленной очереди. Карл Павлович говорит, что от этого Иордана можно ждать настоящего чуда! Так будем же ждать!
О, как мне понравилась та изящная архитектура, которая была создана Александром Брюлловым. Сколько во всем воздуха, какие эффекты перспективы и рефлексов.
Из воспоминаний А.Л. Бенуа после посещения церкви Петра и Павла
Я вышел от Лангера в самых радостных чувствах и тут же столкнулся с мрачным, точно идущим с похорон, Александром Павловичем, возвращавшимся к себе домой пешком. Как выяснилось, его состояние напрямую проистекало от общения с Великим. Карл привез картину с непростительным опозданием, а затем, когда «Распятие» было установлено в алтарной части, не сдерживаясь в словах, отругал брата за то, что тот не позаботился об освещении алтаря, в котором его довольно темная по фону картина была теперь не видна. «Ни одного лучика. Варвар, а не архитектор», — сокрушаясь, припоминал обидные слова брата Александр Павлович. Мне его было искренне жаль.
* * *
Вечером Карл не явился домой, прислав с Лукьяном записку с извинениями и обещаниями посетить нас в ближайшее время. Сам он, по заверениям того же Лукьяна, намеревался запереться в мастерской и работать, но судя по тому, что красные окна в тот вечер так и не зажглись, Карл отправился «заливать горе» в какое-то другое место.
На следующий день я пошел посмотреть на картину Карла на Невский, в церковь, и был вынужден согласиться с оценкой Александра. Быть может, люди, которые не видели прежде «Распятия» Брюллова, найдут его восхитительным. Те же, кто наблюдал это произведение в мастерской, безусловно, признают, что оно сильно проиграло из-за света, а точнее, его отсутствия. Тем не менее, я лучше бы проглотил обиду, чем высказал ее в столь резкой форме своему брату. Во всем же остальном церковь Петра и Павла была восхитительна.
Александр Павлович продолжал пребывать в крайне подавленном настроении, правда, это не мешало ему продолжать руководить рабочими, мило улыбаться прибывшим для оформления художникам, принимать послания и незамедлительно отвечать на них. Со мной архитектор был, как обычно, любезен и вежлив. Узнав, что я посетил с визитом Лангера, он искренне обрадовался и, предложив мне горячую воду с патокой — обычное угощение, подаваемое на строительных площадках рабочим, согласился поговорить несколько минут, пока уборщики протирают от накопившейся строительной пыли стены. Мы устроились в уголке на грубо сколоченных скамьях таким образом, чтобы Александр Павлович, с одной стороны, был на виду, а с другой — мог в любой момент вмешаться в ход проводимых работ.
— Юлия Павловна в городе, — отхлебнув из кружки, сообщил Александр Павлович. — Самойлова — ангел-хранитель моего братца. Если ваш рапорт не возымеет действия, в ход будет пущена армия, состоящая из ее связей, капиталов и обаяния.
Юлия Павловна?! Но она ведь в Италии… — невольно вырвалось у меня.
Я написал графине о произошедшем, и она ответила, что явится в Петербург так быстро, как это только возможно. — Александр Павлович вымученно улыбнулся. — Прежде, до знакомства с Юлией Павловной, я еще мог бы удивляться искренности ее порывов, теперь — нет. Для нее долг дружбы, долг любви — первый долг! Непостижимо…
Ее визит может вызвать новые разговоры в свете… — я снова смутился, припоминая, как Карл рассказывал о женщине, снившейся ему ночами. О женщине из картин «Итальянское утро», «Полдень», «Помпеи»…
— Плевать она хотела на разговоры… да и на весь свет, по всей видимости. Обещалась приехать с дочерьми. Вы, должно быть, слышали, она взяла на воспитание двух девочек — дочерей ее друга композитора Пачини, Джованину и Амацилию — вы видели их на картине «Последний день Помпеи» с Юлией. А еще в «Жовани на лошади». Там маленькая Амалиция на балконе встречает вернувшуюся с конной прогулки сестру, это еще в Графской Славянке, и с арапчонком, и…
Читать дальше
Конец ознакомительного отрывка
Купить книгу