Наташа Северная: Фараон. Краткая повесть жизни

Моё тело лихорадит, и я стараюсь укутаться в мокрые белые покрывала пропитавшиеся моим кровавым потом.

Вскоре я перестаю чувствовать руки и ноги.

Веки распухли, и я совсем ничего не вижу.

Я и не сомневался, что Кала приготовила мне особый яд.

Внутренний огонь сжирает мои внутренности.

Из последних сил я сдерживаю стоны.

Моё тело больше не подчиняется мне. Оно корчится от боли.

И меня потрясает чей-то нечеловеческий крик.

Неужели возможно так страшно кричать?

И только потом я понимаю, что это я уже начал кричать.

Голова разрывается от боли.

Я раздираю своё тело.

И, что-то невыносимо тяжёлое давит на грудь.

Вокруг меня туман.

Слабые тени.

Я один на один с собой.

И никто не может избавить меня от страшных мук.

Даже я уже не способен с ними справиться.

Всё-таки боль сильнее.

Темнота.

Провал.

Была уже глубокая ночь. В дворцовых галереях царила кромешная тьма. На полу валялись осколки разбитой посуды, дорогих и искусно сделанных ночников, подушки, табуретки, кем-то брошенное оружие. В царских покоях, то тут, то там, мелькали редкие огоньки. Это личный отряд принца, освещая себе дорогу факелами, уносил в сад трупы царских слуг и стражников. Для них уже была вырыта глубокая яма. Ее надо было успеть заполнить до рассвета, а затем забросать землей. Каждый из них, заранее был предупрежден о том, что должен делать. И каждый из них, заранее был щедро вознагражден. Личный отряд принца составляли отборные воины, мрачные и угрюмые, безжалостные убийцы. Их ценность заключалась еще и в том, что у каждого были отрезаны языки. Их могли сколько угодно пытать, но ни один из них так и не смог бы поведать всех тонкостей и деталей задуманного, а сейчас уже и воплощенного дела. Рамзес продумывал и такой поворот событий. Для себя, в случае неудачного исхода дела, он приготовил яд. Но принцу он так и не понадобился.

Рамзес шел по пустым и темным галереям, освещая свой мрачный путь факелом, наступая на осколки разбитых ваз и ночников. Наведение порядка во дворце займет никак не менее двух-трех дней. Но этим уже займутся его собственные слуги. А затем… Затем он закроет дворец, и царская обитель придет в упадок, сад зарастет, и следы преступления будут окончательно скрыты. Рамзес предусмотрел и предугадал почти все. Почти…За исключением этого разгрома. Принц и не предполагал, что перед смертельной опасностью людьми овладевает такое страшное безумие.

Рамзес остановился возле разбитой статуи. Осветив ее факелом, он узнал Исиду. Треснутое лицо богини было странным образом похоже на лицо его молодой супруги Калы. Но не это удивило Рамзеса. Это с какой же силой надо было толкнуть каменную статую в человеческий рост, чтобы она упала и разбилась? Сам принц не участвовал в общей бойне, он слышал только крики. Жуткие, нечеловеческие крики. Но и его руки были в крови, для себя он оставил отца и брата. Самых главных врагов, самых близких, а потому и самых опасных. Рамзес переступал через статую с ощущением, словно он переступает через живого человека. Подойдя к лестнице, ведущей в подземелье, принц резко обернулся. Подняв над головой факел, он всматривался в темноту, из которой проступали очертания разгрома и холодных стен. В этом дворце он родился и провел свое детство. Именно в этой галерее он соревновался в беге со старшим братом Аменемхетом. Но все это уже в прошлом. Точнее, у него теперь нет никакого прошлого. Прислушиваясь к своим чувствам, Рамзес не мог дать себе ответ, получил ли он то, чего желал?

Спустившись в подземелье, принц поежился от холода, его путь лежал в самую дальнюю комнату. У подземелья были свои галереи, потайные комнаты, комнаты пыток, правда, ими много лет никто не пользовался. Это был тоже дворец, но только подземный. Его отец редко сюда спускался, он больше интересовался женщинами и всевозможными увеселениями, тогда как Рамзес собрал все секретные планы дворцовых подземелий, у кого-то купив их, а у кого-то и просто украв.

Принц толкнул дверь. В ноздри ударил запах крови. Рамзес зажег факелы, которые были прикреплены к стене, потом закрыл дверь.

Перед ним стояло семь низких столов. С белых простыней, которыми накрыли убиенных, медленно стекала кровь. Рамзес провел рукой по лицу, будто стирал с себя какое-то воспоминание. Он знал, что видит их всех в последний раз, так как на обряде погребения каждый из них будет лежать в отдельном саркофаге. На загробную жизнь ненависть Рамзеса не распространялась, поэтому все семь саркофагов он приказал изготовить именными.