Я много и часто видел, как умирали другие. Теперь я посмотрю на себя.
Холод помогает мне. Не даёт боли и обречённости сломить меня.
Я иду в сумраке.
Полумраком пропиталось моё тело.
Скользящая тень не отстаёт.
Только сейчас мне становятся понятны слова наставника: «У тебя холодноё и тёмноё сердце».
Я обрёк его на страшную смерть.
Он был сброшен в яму к ядовитым змеям. И ни одного стона не донеслось с той ямы.
Этот умный человек учил меня добру и благородству. Верил, что получится.
Идея всё-таки опасная вещь. В ней много ловушек. Как в этом лабиринте.
Жаль, что я не всё предусмотрел. Я горько усмехаюсь. Когда я был маленьким, я не верил, что умру, по крайне мере вот так, преданный и обесчещенный.
Дойдя до выхода, я сажусь на песок.
Холод обдаёт мои ноги.
Поднимающийся холод изнутри сдавливает сердце.
Жить мне осталось совсем немного. А как много времени впереди. Что мне делать с ним? Как нужно прожить то, что ещё отпущено тебе? Нет ответа.
Жуткая тишина.
Я закрываю глаза, и мне вспоминается детство. Красивая, гордая мать, высокомерный властный отец, братья, сёстры… Я даже не помню их лиц. Это почти что не помнить человека. Забыть бы их, будто бы я сам по себе появился в этом мире, в своём земном уделе.
За то, что я осмелился отнять у отца его женщину, за мое своенравие и гордыню, он отделил меня от семьи. Я жил один, в небольшом дворце, впоследствии ставший моим домом, с наставником и молодым жрецом Мефисом.
И даже в эти мгновения я не могу простить отца.
Чтобы простить, надо суметь понять. И ещё сильно любить.
Я понимаю, но мне не хватает любви, а значит, прощения не будет.
Я горько усмехаюсь, с трудом сдерживаю слёзы. Тяжело то как. Так всё глупо и случайно получилось.
Что бы ты мне сказал сейчас, Мефис? Что я получил по заслугам, что не надо было торопиться пить вино, или быть может, ты попросил бы разрешения, просто посидеть со мной.
Такая печаль на сердце.
Мой Мефис… Пафнутий…
Только вы и прошли со мною весь мой горький путь. Только вы знаете, как на самом деле мне было страшно убивать свою семью, и как искренни были мои слёзы у гробницы матери. Только вы знаете, как тяжело остановиться, когда меч поднят и хочется мстить, мстить, мстить… И взойти на трон и надеть корону. Белую и красную корону, Верхнего и Нижнего Кемета.
Я проклинаю свою жизнь.
Мне вспоминается яркий солнечный день, когда слуга привёл в мой сад молодого и гордого жреца, который вовсе не торопился отдать мне почести. Разговор был сумбурным и напряженным. Чтобы сгладить это, Мефис начал петь об Осирисе и Исиде, и я заслушался его на всю жизнь.
И я никогда не скрывал от тебя, что если мне надо будет убить тебя, я сделаю это.
Спасибо тебе, друг, что ты любил и принимал меня таким, каким я был на самом деле.
Прости меня, Мефис.
И мне слышится его глубокий, красивый голос, и гимн об Осирисе и Исиде разливается в моём мире.
Слава тебе, Осирис, Бог вечности, царь богов,
Чьим именам числа нет, чьи воплощенья святы
Северным свежим ветром вечером веешь ты,
Возобновляя в сердце молодости цветенье.
Волей своей растенья ты устремляешь ввысь.
И в благодарность поле пищу рождает смертным.
Звездами правишь в горных высях. Врата небес
Перед тобой раскрыты, о властелин Осирис.
На горизонте восходишь и разливаешь свет
Над темнотой; потоки воздуха посылаешь
Радужным опереньем, что на твоем венце…
Я тихо улыбаюсь.
Моя жизнь, что росписи на стенах. Её краски яркие и сильные. Но пройдет время, и кто-то, смотря на потускневшие и облупившиеся краски, скажет, какая же это была унылая и скучная жизнь. Не верьте ему. Жизни скучной не бывает. Даже в однообразии, даже в самой большой беде, есть мерцание звёзд, и есть красота божественного Нила.
Я встаю и, пошатываясь, медленно выхожу из лабиринта. Я иду умирать.
В последний раз я смотрю на звёзды, в последний раз на храм, дворец. О, боги, да я же разревусь сейчас, как мальчишка!
Возьми себя в руки, старый и глупый Рамзес. Ты мог бы быть лучше и благороднее, чем ты есть на самом деле, но жажда мести погубила тебя. Так почему же жизнь, не может отомстить за себя, покинув твоё тело, за то, что ты, так и не смог сделать её немного лучше и добрее.
Так говорил я себе, идя по сумеречным галереям дворца, владыка мира, повелитель Верхнего и Нижнего Кемета, и никто меня не слышал, и никем я услышан не был.
Войдя в свои покои, я приказываю потушить факелы. Свет, как острый клинок режет мне глаза.
Читать дальше