— Иди, Валечка! Все равно сегодня не закончить!
И когда они уходили, за спиной послышался легкий, приглушенный смех. Валентина Ильинишна погрозила кулачком, а Аристарху Павловичу сказала:
— Это они от зависти… Знаешь, как приятно!
Часа два они молча гуляли по самым глухим аллеям. Шли тихо, держались за руки, прижимались плечами друг к другу и переглядывались. В другой раз бы Аристарх Павлович испытал великое блаженство: не нужно было ни слов, ни каких-то поступков и действий. Однако сейчас ему было мало этого, чтобы заглушить тревогу, в присутствии Валентины Ильинишны еще больше нараставшую. Один-то он еще мог и доживать, доедать и донашивать свою жизнь, как старую и привычную рубаху, но теперь это было исключено, ибо в руках его была судьба Валентины Ильинишны. На нем лежала лишь мужчине понятная ответственность за ее будущее и за ее чудесное существование рядом с ним. Первая жена Аристарха Павловича была старше его, и как-то с самого начала жизни она поддерживала свое верховенство над мужем. Она не держала под каблуком, не давила на него своим опытом и женской прозорливостью; она позволяла ему подчинять себя, оставляла за мужем последнее слово, однако слово это незаметно и ненавязчиво сама вкладывала в его уста. Аристарх Павлович давным-давно раскусил этот прием жены и не противился ему. Может, потому они и прожили довольно мирно и счастливо. Несмотря на покладистый характер, Аристарх Павлович все время ощущал в себе желание проявить волю, и невостребованное это чувство лишь накапливалось в нем, словно он предугадывал еще одну жизнь и скапливал для нее силы.
И теперь его воля должна была быть спасительной в этой другой жизни. Именно на нее полагалась Валентина Ильинишна, доверяя ему полную власть над собой. Ему же было еще непривычно властвовать, и он ни разу не говорил волевого слова, боясь тем самым как-то ущемить либо поранить молодую жену. Ему все еще чудилось, что жизнь можно прожить так же, какой она виделась в мечтах: понимать друг друга без слов, держаться за руки и смотреть друг другу в глаза. Он никак не мог сломать в себе то, что годилось для юности, но никак не подходило к зрелой жизни.
Он даже был благодарен Безручкину, который ткнул его носом в надвигающийся каток жизненных перемен, и теперь Аристарх Павлович с необычной яркостью вдруг увидел окружающий мир. И разумно было сделать выбор: бежать от этого катка, прячась в воображаемой жизни, либо хладнокровно лечь под него и превратиться в след. Но он так же отчетливо понял, что не желает ни того ни другого; безвыходная же ситуация наливала его какой-то безрассудной упрямостью и жаждой противления. Он превращался в мужика себе на уме и хотел сейчас единственного — поскорее избавиться от тревоги, обливающей сердце, которая мешала ему проявить свою волю.
Вечером он усадил Валентину Ильинишну рядом с собой у камина и заявил:
— Как давно мы не пели с тобой. А давай-ка сегодня споем!
И не дожидаясь согласия, уперся взглядом в холодный каминный зев, сжал кулаки и запел:
— Гори, гори, моя звезда. Звезда любви, приветная!
Валентина Ильинишна лишь втянула голову в плечи: час уже был не ранний, а бас Аристарха Павловича, неожиданно густой и мощный, взбуравил стены. Он же откинул голову на спинку кресла и будто железный столб толкнул в потолок:
— Ты у меня одна заветная, другой не будет никогда!
Она подчинилась и подхватила, увлекаясь его страстью и силой. Он в ответ накрыл ладонью ее руку, сжал, и почудилось, будто вместе они подхватили неподъемную глыбу и вознесли вверх.
— Звезда любви, звезда волшебная, звезда прошедших лучших дней, ты будешь вечно незабвенная в душе измученной моей!
Слезы начали заполнять глаза, и чтобы не расплескать их, не показать никому, Аристарх Павлович прикрыл веки. Он не видел, как вошел к ним старший Ерашов, а услышал его голос и обрадовался ему. Потом ему показалось, что хрустальная люстра под потолком начинает тонко позванивать; за нею, словно камертон, запел трехрогий бронзовый канделябр на камине, негромким баритоном отозвалось высокое зеркальное полотно…
Ему не хватило слов в романсе, чтобы раскачать и заставить петь все окружающее пространство.
Аристарх Павлович открыл глаза — все Ерашовы стояли за спиной плотным полукругом…
На другой день утром Аристарх Павлович снова встретил Безручкина. До смерти бабушки Полины и после совета старшего Ерашова не попадаться на глаза он и в самом деле встречался редко, поскольку жил обособленно, старался быть незамеченным. Тут же второй день подряд Николай Николаевич оказывался на виду у своего дома.
Читать дальше
Конец ознакомительного отрывка
Купить книгу