Нина Молева - Софья Алексеевна

— Пасха подойдет, узнаем. Нехорошо у нас, государыня Марфа Алексеевна, в Москве-то нехорошо.

— О чем ты?

— После казней пожары пошли. Да все в Кремле вспыхивает. Старые люди говорят, при царе Иване Васильевиче таково-то бывало. Государя Петра Алексеевича антихристом кличут. Жесток больно, до баб охоч, а уж пьян как! Кажись, утром глаза продрать не успеет, уже наливается. Ой, никак черничка идет! Прощайте, царевны матушки. Храни вас Господь. А мы о вас в Деденеве денно и нощно Бога молим да в ектеньях [144] Ектенья — прилежное моление, делится на ряд кратких прошений, сопровождающихся восклицаниями: «Господи, помилуй!». поминаем.

19 июня (1701), на день памяти апостола Иуды, брата Господня, и преподобных Паисия Великого, Иоанна отшельника и Варлаама Важского, Шенкурского, вспыхнул в Кремле страшный пожар. Пожар начался возле Чудова монастыря, на Новоспасском подворье и вскоре охватил значительную часть города.

— Государыня Софья Алексеевна, Кремль горит. Погляди только, от нас видать, какой столп огня встал. Ты к заутрене пошла, в колокола ударили. Может, слыхала? И вот уж сколько времени униматься не думает. Чернички только что с пожару вернулися. Может, позвать? Послушаешь, вроде для соболезнования, а на деле правду узнаешь. Вон оно в каком море огненном утверждается царство Петрово, вон оно какой ценой Москве-то дается!

— А пойдет твоя черничка-то?

— А мы и у настоятельницы спросимся. Неужели откажет для сокрушенной молитвы?

— Не богохульничай, Фекла. Все бы тебе насмехаться. Иди зови свою черничку.

— Враз слетаю. Сестра Феодулия, заходи, заходи, чайку с дороги у сестры Сусанны попьешь, о походе своем расскажешь.

— Спаси, Господь, сестра. И впрямь притомилася. Хотя и на телеге, а все далеко, да и страх такой кругом. Думала, и не возвернуся. А рассказать это можно. Поначалу загорелися кельи в Новоспасском подворье, что против задних ворот Вознесенского монастыря. И разшелся огнь по всему Кремлю, и выгорел царев двор весь без остатку, деревянные хоромы и в каменных все, нутры и в подклетах, и в погребах запасы, и в ледниках питья и льду много растаяло от великого пожару. Ни в едином леднике человеку стоять было невозможно. И в каменных сушилах всякие запасы хлебные, сухари, крупы, мяса погорели. И Ружейная палата с ружьем, и мастерские государевы, и палаты.

— А с храмами, с храмами что же?

— Вначале святые церкви, кои были построены вверху и внизу, в государеве доме, кресты и кровли и внутри иконостасы и всякое деревянное строение сгорело все без остатку. Такожде и дом святейшего патриарха, и монастыри, и на Иване Великом самые большие колокола и средние и малые, многие от того великого пожара расселись. И все государевы приказы, и многие дела, и всякая казна погорела. И соборные церкви великие. А святые образа местные, и Ризу Господню, и святых мощи, и сосуды, и иные драгие вещи, убоясь великого пожара, на Арбат в Воздвиженской монастырь отнесли.

— Господи! Господи! За что наказуешь рабов своих!

— Не мне судить, матушка Сусанна, не мне. Только народ толкует, будто кровь пролитая огнем к небу подымается, и пока вся не подымется, не уймется пламень лютый. Сама посуди — и соборный протопоп с братиею и протчих соборов, и боярские дворы в Кремле все без остатку погорели. Ничего не спасли, не вынесли. В чем были, в том и осталися. Спасибо, лето на дворе, а зимою что бы делать? А в монастырях монахов и монахинь престарелых, священников белых и черных и мирских людей сколько погорело. Да что — и на Тайницких воротах кровля, и набережные государевы палаты, и верхние, и нижние, что в верхнем саду построены, и на воде плоты, и Садовническая — ни от чего и следа не осталося. В Кадашове многожды загоралося. Сырая земля на ладонь толщиною горит, матушка. А ветер да вихрь какие — идтить не дают, так об землю и бросают. Может, огорчила я тебя, да ведь сама просила все как на духу рассказать. Из песни слова не выкинешь.

— Вот возьми алтын. Спасибо тебе, матушка Феодулия. Иди с Богом.

— Государыня-царевна, матушка, да на тебе лица нет. Не заслабла ты часом? Надо ж такое порассказать!

— Ничего, ничего, Фекла! Теперь даже легче станет. Ничего нашего и в помине не осталося, так и вспоминать не о чем. Не захотел Господь, чтобы Петр Алексеевич нашим добром пользовался, в хоромах наших да родительских царствовал. Пущай все отнова строит. Может, так оно и справедливее. Вот только бы Марфе Алексеевне весточку послать. Думаешь, удастся?