Нина Молева - Софья Алексеевна

— Дело-то нехитрое. Построили Безымянный город. Его надо было стрельцам защищать. Князь Федор Иванович Ромодановский командовал потешными, которые город брали. У него четыре полка было, одним сам Петр Алексеевич командовать решил.

— Царская потеха, ничего не скажешь!

— Правда, что потеха. Раз стрельцов разбили 29 сентября, на преподобного Кириака-отшельника. Мало государю показалося. 4 октября, на священномученика Иерофея, первый приступ городка устроили. Два часа на валу сражение шло. Что народу поубивали да покалечили! Опять государю не показалося. 9 октября, на апостола Якова Алфеева, новую осаду начали. Через неделю, на присномученика Лукиана, вал миною взорвали и приступом городок взяли. Без убитых и раненых опять не обошлось. А уж лагерь, что за городком был разбит, 18 октября, на день апостола Луки, последним взяли. Вот и весь сказ. В тот же день помещиков да приказных по домам с похвалой отпустили. Кто жив остался.

— И дальше что?

— Да ничего. Разговоры такие пошли, что Петр Алексеевич решил с такими войсками на Азов идти.

— Когда, не слышал?

— Похоже, что скоро.

— Скоро… Должен ты мне, полковник, узнать, кого Петр Алексеевич намечает в Москве оставить, кому белокаменную поручит. Только чтоб верные сведения были, слышишь?

— Сам понимаю, государыня-царевна.

— Государь Иоанн Алексеевич ведь все равно здесь будет.

— Приготовиться, выходит, надо.

— Непременно. Только себя не выдай, Иван Елисеевич. Вон Петр Алексеевич сколько людишек вокруг себя сгоношил. Без роду, без племени. Он для них — один свет в окошке. За него в огонь и воду пойдут.

— За себя, государыня-царевна. За бывшего царя никто умирать не будет. Наш народ знать надо.

— Вот и знай на здоровье.

30 апреля (1695), на день памяти апостола Иакова Заведеева и святителя Доната, епископа Еврии, на площади Приказов в Кремле мужик закричал караул и сказал за собою государево слово, и приведен в Стрелецкий приказ, где в расспросе сказал, что сделав крылья, станет летать как журавль.

— Что же Циклер, Марфа? Куда подевался? Никаких новостей не несет?

— Потерпи, потерпи, Софьюшка. Иван Елисеевич мужик расчетливый. Вишь, из какого дела сухим вышел, а мыслям своим не изменил. И теперь все до конца вызнать хочет.

— Значит, все-таки собирается Петр Алексеевич в крымский поход. Не испугался голицынской неудачи.

— Какой крымский — к Азову пойти хочет. Крепость эту турецкую брать. Давно замыслил. Я так иногда думала, может, и Кожуховские дела устроил, чтобы глаза от морских своих мечтаний отвести. Помнишь, рассказывала я тебе — два раза на море Белое отай ездил, у Соловков чуть не утонул. Циклер полагал, придумывал, на каком море выбор остановить. От Белого отказался, к Азовскому направился. Мыслями пока. Да у него и до дела быстро дойдет.

— Скорее бы! Мочи моей нет в могиле этой сидеть. Настоятельница что ни день заходит, глазами зыркает — чем занимаюсь, не принимаю ли кого. С черничками словом перемолвиться не дает. Все о молитвах да епитимье поминает. О клавикортах просила — ахнула: в святой обители-то!

— Может, Катерина Алексеевна Петра Алексеевича попросит. Он к ней покуда милостив.

— К ней-то может быть, а для меня… Нет, Марфушка, не надо. Даст Бог, придет моему сидению конец, вот тогда… Веришь, мне по ночам мужик тот стал видеться, что крылья себе построить обещался. Федосьюшка рассказывала. Взлетел ли?

— Нет, Софьюшка, не взлетел.

— Что, денег на крылья ему не дали?

— То-то и оно, что дали. На одну слюду для крыльев рублей 20 отпустили. Боярин Троекуров с товарищами вышел глядеть, как все готово было. Мужик перекрестился обычаем, мехи велел раздувать вместо ветру, а крыльями взмахнуть не смог — тяжелы больно оказалися.

— На том все и кончилось?

— Да нет. Мужик заупрямился, да и Петру Алексеевичу любопытно больно стало. Еще денег добавил, чтоб крылья кожаные — иршеные [139] Иршеный — замшевый. изготовить. И на тех мужик не полетел.

— И пошел на все четыре стороны.

— А ты бы, государыня-правительница, его так просто отпустила? Так вот назначили ему наказание — батогами бить без рубашки. Траты же все Стрелецкого приказа на нем доправить — имущество мужичье все до последней нитки продать.

— Вот тебе и сон мой вещий, Марфушка. Господи, к чему ты все это рассказала, и так на душе тошно.

9 декабря (1695), на день памяти Зачатия праведной Анны, егда зачат Пресвятую Богородицу, и святой пророчицы Анны, матери пророка Самуила, царь Петр Алексеевич, собираясь в Азовский поход, сидел с патриархом Адрианом в столовой патриаршьей палате с начала 5 часа ночи до 8 часа. Патриарх благословил государя образом Богородицы Владимирской.