Юсуф Зейдан - Азазель

Надо же, еще один лист заполнен, а я все продолжаю вспоминать, и хотя я описываю события давно минувшего прошлого, они по-прежнему ранят меня, как в первый раз. Однако я начинаю пропускать важные события. На следующем листе я вернусь немного назад и опишу то, что произошло с Несторием, после того как я впервые повстречал его в церкви Воскресения.

Я хорошо помню давящий воздух того далекого утра в Иерусалиме. Вопрос Нестория оживил мои воспоминания об убийстве Гипатии. Они унесли меня в александрийское прошлое, память о котором я стремился стереть. Я даже не заметил, как взошло солнце, и пропустил утреннюю молитву… Обессиленный, я так и сидел на топчане, совершенно позабыв об условленной встрече с Несторием, как вдруг он сам неожиданно постучал в дверь моей кельи. Когда я распахнул ее, на меня в свете дня смотрело его прекрасное лицо.

— Доброе утро, сын мой… Что с тобой приключилось? Ты выглядишь изнуренным и даже не смотришь на меня.

— Ничего, отец мой, прошу тебя… пожалуйста, заходи.

— Постель не разобрана и не смята — ты что, спал на полу?

— Пожалуйста, отец мой… Пожалуйста.

— Я лучше открою окно… Тебя что-то тревожит, Гипа? — с беспокойством спросил Несторий и пристально посмотрел на меня.

Я опустил голову, боясь встретиться с его взглядом. Крики Гипатии эхом отдавались в моей душе. Почти десять лет прошло с момента ее убийства, но мне казалось, это было словно вчера… Просидев несколько минут в напряженной тишине, Несторий предложил пойти в церковь помолиться или прогуляться вокруг нее. Я поднял на него невидящий взгляд и ничего не ответил.

— Гипа, прогулка будет тебе на пользу.

— Как пожелаешь, отче.

Пока я закрывал дверь кельи, Несторий отпустил дьяконов, ожидавших его на улице, и направился к церкви. Я молча плелся рядом, не в силах произнести ни звука. Я обрадовался, что он не стал заходить в церковь, а повернул в сторону пальмовой рощи, располагавшейся между городской стеной и задним церковным двором, где царил так любимый мной покой и где я часто уединялся в тени деревьев. Пытаясь вывести меня из уныния, Несторий рассказал, что состояние епископа Феодора улучшилось, что он благодарит меня и желает еще раз увидеть. Поэтому он, Несторий, даже подумывает взять меня с собой в Мопсуэстию. Немного помолчав, он предложил присесть, и я тут же согласился, так как чувствовал слабость в ногах и устал от ходьбы. Несторий достал из кармана маленькое Евангелие и протянул его мне:

— Это тебе подарок… От епископа Феодора и от меня.

Открыв книгу, я обнаружил, что это вовсе не Евангелие, а компендиум медицинских трудов Галена. Я поблагодарил Нестория, он улыбнулся, довольный, что я наконец отвлекся от грустных мыслей.

— Если александрийские воспоминания так ранят тебя, забудь о них, — сказал он. — И прости, если мой вопрос о Гипатии так растревожил тебя.

Нестория вообще отличала тонкость натуры, хотя ничто в его облике не свидетельствовало об этом. Выдавив из себя улыбку, я ответил, что Гипатия не единственное мучительное воспоминание в моей жизни, поэтому не стоит извиняться, после чего, повинуясь внезапному порыву, сказал:

— Я расскажу тебе все… Такой благородный человек, как ты, сможет понять, какую тяжесть я ношу в себе.

— Говори, что посчитаешь нужным, сын мой.

И я ему все рассказал: как волок Гипатию пономарь Петр и иже с ним, как они терзали ее, как затем, вооружившись раковинами, сдирали с нее кожу, а потом подожгли на том месте, где некогда стояла знаменитая школа Мусейон… Заметив, как исказилось от боли лицо Нестория, я замолчал.

Но в тот день я не все поведал Несторию, умолчав о том, как стоял, не в силах оторвать взор от пламени костра и наблюдая, как корчилось тело Гипатии, пока не обратилось в пепел на развалинах Мусейона, в котором я мечтал изучать медицину. Я лишь сказал, что в тот день навсегда покинул город, в одночасье превратившийся в обиталище вурдалаков.

— О Боже милосердный! — простонал Несторий.

Его лицо почернело от горя, и я понял, что, если расскажу обо всем, что произошло тогда, заставлю его страдать еще больше. С грустью Несторий поведал мне продолжение этой истории — о том, как император послал дознавателей расследовать случай с Гипатией, а они ничего не выяснили, и никто не был осужден, и что все было представлено так, будто ничего и не было.

— Да, отец мой, я знаю об этом. Мне рассказывали паломники, приезжающие сюда из Египта и Александрии.