Юсуф Зейдан - Азазель

Канопская улица — это отдельный мир. Она протянулась через весь город: от Лунных ворот, через которые я вошел в Александрию, до Солнечных, расположенных в восточной его части. Здесь почти нет свободного места, все застроено прекрасными домами. Все, что я видел вокруг в тот день, мне было в диковинку, кроме внушительного размера статуи, стоящей на площади посередине улицы. Еще до прихода в город я знал, что это статуя бога Сераписа {33} 33 Серапис — эллинистический бог, о происхождении которого существует несколько различных версий. Серапису был посвящен крупный храм в Александрии, известный как Серапеум. , пощаженная прежним епископом Александрии Феофилом во время разрушения большого храма Серапеума и избиения засевших в нем язычников. Статую бога Сераписа епископ повелел поставить посреди улицы как напоминание язычникам о судьбе их святилища, как символ его победы над ними и навечного унижения их богов. Разрушение огромного капища случилось в год моего рождения — в сто семнадцатом году эры Мучеников, или триста девяносто первом от Рождества Христова. Уже двадцать один год эта замечательная скульптура напоминала о низвержении прежней, языческой веры. Меня поразил ее вид: голова языческого бога была в помете морских птиц, а вокруг самой статуи набросаны кучи мусора. Попирая ногами булыжную мостовую, этот бог, казалось, смеялся над тем, что для него не нашлось подходящего постамента.

Я старался не обнаруживать своего интереса к этой скульптуре, чтобы не привлекать внимания снующих рядом христиан и язычников. Не стоило, чтобы на меня обращали внимание ни те, ни другие, ни даже иудеи, запертые в своем городе и ненавидимые обеими общинами. Язычники не любили их за алчность, а христиане не могли простить им донос на Спасителя, предательство его в руки римлян и распятие… Распятие… А было ли оно на самом деле?

От захвативших меня греховных мыслей я очнулся, лишь услышав зычный голос вещавшего на греческом глашатая:

— Префект Орест {34} 34 Орест был римским наместником провинции (диоцеза) Египет в 415 г. призывает ученых и студентов утром в воскресенье в амфитеатр на лекцию женщины-педагога всех времен.

Такой титул — педагог всех времен — мне показался необычным. И к тому же женщина? Поначалу я даже усомнился, верно ли я все услышал, потому что формы мужского и женского рода в греческом не совпадают. Потом я подумал, что глашатай повредился в уме, хоть он и выглядел вполне серьезным. Сомнения пробудили во мне интерес, я подошел к глашатаю и спросил, где состоится лекция.

— Какое тебе дело до лекций, крестьянин, или хочешь на дармовщину попробовать там сласти, которые будет раздавать префект?

— Я не ем сладкого… Только хотел узнать, кто такая эта женщина-педагог всех времен?

— Крестьянин, не употребляющий сладкого, да еще рассуждающий на классическом греческом, ты что, никогда не слышал о Гипатии? Это, клянусь Сераписом, странно!

Он отвернулся от меня и, продолжая выкрикивать: «Префект Орест призывает ученых и студентов…», скрылся в какой-то убегающей на юг улочке, оставив меня в недоумении. А я принялся размышлять о женщине, ставшей «педагогом всех времен», пока не вспомнил, что хотел увидеть море.

Я свернул на одну из улиц, ведущих на север, и пошел вперед. Двигаясь по узким улочкам, я шел мимо непохожих одно на другое зданий, выкрашенные каменные стены которых с течением времени утратили свой первоначальный цвет. Позже я узнал, что виной всему был долетавший сюда ветер с моря, находившегося совсем рядом.

Запах морской воды становился все ощутимее, я уже слышал, как шептались волны, пробуждая во мне неведомое доселе чувство. Когда, наконец, показалось море, я побежал и неожиданно выскочил на просторную песчаную косу, начинавшуюся сразу за домами. Один из них был так велик, что казался дворцом. У больших ворот сидел пожилой охранник, возле которого паслись овцы. Я прошел мимо, не повернув головы, охранник тоже не посмотрел в мою сторону. Меня рассматривали только овцы.

Когда я увидел море, охватывающее песчаный выступ, то замедлил шаг и неспешно добрался почти до середины пустынной отмели, а затем пошел по песчаной дорожке вдоль скал. Береговые скалы в Александрии имеют острые края, они суровы и совсем не похожи на выбеленные каменистые отроги на моей родине, вдоль которых Нил спускается с небес и, выровнявшись, спокойно течет меж своих берегов. У моря, которое я увидел в тот день, похоже, совсем не было берега! Каким маленьким кажется оно в книгах по географии! Я шел, оставляя позади скалы, пока под ногами не остался один песок и море не расстелилось передо мной с трех сторон. У самой кромки, где на суше пузырилась прибитая волнами морская пена, я сбросил торбу, всю дорогу оттягивавшую плечи. Побуждаемый нетерпением, я ринулся вперед — и вот у ног моих заплескалась морская вода. Заходить дальше я побоялся. От бесконечности открывшегося простора закружилась голова. Раскинув руки, я представил себя готовой взлететь птицей и набрал в грудь побольше нависавшего над волнами морского воздуха. Вода, омывавшая мои ступни, мягкость накатывающих и отступающих волн подо мной приводили меня в восторг.