Юсуф Зейдан - Азазель

Погрузившись в раздумья, я совсем забыл, что Марта сидит рядом, и только когда она принялась кончиками пальцев щекотать мою ладонь, я отвлекся от тяжких мыслей.

— Гипа, давай уедем отсюда к тебе на родину… Поженимся и останемся там до конца дней, — с щемящей трогательностью пролепетала она.

— Правда ли, что сказала твоя тетка, — ты собираешься петь в Алеппо?

— Она этого хочет, не я. Мне ничего не нужно, кроме тебя. Уедем, а?..

— Как, Марта, как?! Люди в моих родных краях по большей части христиане.

— А нам что за дело до них, мы тоже христиане.

— По законам нашей веры мы не можем пожениться.

— Не можем?!

— Да, Марта, это запрещено. В Евангелии от Матфея говорится: «…кто женится на разведенной, тот прелюбодействует» {120}.

— Прелюбодействует… А то, чем мы вчера занимались в хижине? Тогда мы не прелюбодействовали?

Марта отодвинулась от меня так, словно дух покинул изможденное беспрестанными недугами тело. Потом она резко встала и направилась к хижине. Я не сдвинулся с места, пока меня не нашел дьякон, чтобы пригласить в келью настоятеля… Он сказал, что у того ко мне срочное дело. Мои ноги подгибались, как у пьяного. Поднимаясь, я чуть не упал, но успел ухватиться за подставленную руку дьякона… Чтобы не встречаться с теткой Марты, мы поднялись к монастырю по тропинке, идущей над хижиной. Я держался из последних сил… Когда я вошел к настоятелю, по моему лицу градом катился пот, а одежда неприятно липла к телу.

Я застал настоятеля погруженным в глубокую молитву. Закончив, он пояснил, что молился за Нестория… Еще он сказал, что собирается призвать всех монастырских насельников и проживающих рядом с монастырем верующих, начиная с нынешней ночи, держать недельный пост, перемежающийся службами и молитвами, чтобы Господня милость снизошла на верующий люд и меж великими церквями прекратилась распря. Меня удивили слова настоятеля, а он прибавил, что до него дошли известия о том, что епископ Кирилл, иерусалимский епископ, а также группа других епископов и священников решили завтра созвать Вселенский собор под руководством Кирилла… А Несторий даже не собирается на нем присутствовать!

От этих слов голова моя закружилась, а душа затрепетала. Настоятель помолчал несколько мгновений, а затем продолжил:

— Епископ Антиохийский Иоанн, товарищ Нестория в этом испытании, написал собравшимся в Эфесе епископам и священникам, что опоздает на несколько дней, потому что дороги сегодня небезопасны. Море штормит, а на суше балуют… — добавил он. — Разбойников на дорогах развелось, да и на местах неспокойно…

С моего лба не переставая лил пот, внутри все колотилось и дрожало. Больше у настоятеля я ничего не выяснил, а он сказал лишь, что все обеспокоены тем, что может случиться в Эфесе, и он тоже напуган… Я был поражен его словами и не знал, что ответить, но был уверен, что наступает страшное время. А прожив несколько лет в Александрии, я знал, сколь губительно бывает ненастье… Я не стал интересоваться у настоятеля, откуда он получил эти известия, а только спросил, насколько они достоверны. Он лишь грустно покачал головой. А затем сказал, что хочет послать меня в Алеппо с письмом к тамошнему митрополиту, в котором напишет о том, что творится в Эфесе.

Когда настоятель произнес «Алеппо», в моей голове тут же закружился сонм тревожных мыслей. Алеппо… этот город внезапно стал подстерегать меня на каждом шагу, словно заманивал в ловушку. Алеппо… его кабаки и грязные вертепы неотступно следуют за Мартой и хотят отнять ее у меня. В Алеппской епархии неспокойно, и, если в Эфесе вспыхнет пожар, волнений не избежать… Этот город хочет отнять все, что мне дорого, и уничтожить меня…

И почему доставить письмо настоятель выбрал меня? Почему он отправляет меня в Алеппо именно сейчас? Или это письмо епископу Антиохийскому Иоанну? Что творится вокруг меня?..

Настоятель вернул меня на землю, проговорив, что ночью напишет послание, так что я смогу выехать завтра на заре, после службы. Я испросил позволения удалиться в свою келью.

По дороге я ни с кем не общался, ноги с трудом подняли меня по лестнице… Я запер дверь, но лампу зажигать не стал. Посидев немного в темноте, я лег на пол и, закрыв глаза, увидел Марту. Она была грустна. Я закрыл лицо руками — и увидел умирающую Октавию… Затем мне привиделся Несторий, бредущий с опущенной головой в окружении солдат, на лицах которых застыла суровость… А после на вершине горы Кускам я узрел самого себя, одинокого.