Марк Алданов - Заговор

— Ваше благородие, к нам пожаловали? — окликнул его кто-то. Штааль быстро оглянулся и не без труда, больше по голосу, узнал знакомого старичка-актера.

— А, здравствуйте, — радостно сказал Штааль. — Вы что ж это так нарядились?

— Наша роль: Бахус, древний бог Бахус, — сказал робко актер.

— У вас что нынче играется?

— «Радость душеньки», лирическая комедия, после-дуемая балетом, в одном действии, сочинение господина Богдановича, — скороговоркой ответил актер. — Изволите по поддуге видеть, — добавил он, показывая рукой на странное раскрашенное полотно, висевшее на раме. — Волшебные чертоги Амуровы-с.

Штааль взглянул на декорацию: вблизи она совершенно не походила на чертоги.

— А это что? — спросил он, показывая на сложное сооружение у потолка.

— Это Нептунова машина, — пояснил актер.

Штааль сделал вид, будто понял.

— Наверху машинное отделение. Если угодно, покажу-с?..

— Нет, не стоит, — устало сказал Штааль. — Да, так что же… — Он запнулся, не зная, о чем спросить актера, и боясь, как бы тот его не покинул. — Говорят, прекрасная комедия?

— Весьма прекрасная, — тотчас согласился актер.

— Ну а так у вас все идет, как следует?

— Ничего-с… Все как следует-с… Говорят, Яков Емельянович опять у нас будут играть. Не изволили слыхать?

— Кто это Яков Емельянович?

— Шушерин, как же, Яков Емельянович Шушерин, — удивленно пояснил актер. — Они из Москвы, слышно, к нам переводятся.

— Да?.. Скажите, французы тут же играют?

— Как же-с, здесь все: и они, и мы.

— А госпожа Шевалье?

— Как же-с, оне каждый день здесь бывают… Попозже только, часам к пяти. Их уборная по коридору первая…

— Ах, вот что… Да вообще где у вас тут комнаты артисток?.. И артистов.

— Везде-с. Общих теперича две-с. Одна мужская — нынче в ней хор зефиров. А женская наверху, там сейчас нимфы одеваются.

— Да… Вы хотели показать мне машинное отделение. Это должно быть интересно.

— Слушаю-с.

В эту минуту на сцене послышались голоса, и у лесенки показалось несколько театральных завсегдатаев. Среди них Штааль увидел Наскова, де Бальмена, Иванчука.

— А, Бахус, — воскликнул Насков. — Бахус Моцартус… Mes enfants [56], представляю вам бога Бахуса.

запел он хриплым голосом.

— Фальшь, фальшь, — воскликнул, затыкая уши, Иванчук и как-то особенно бойко перескочил через низко висевшую веревку, хотя через нее можно было просто перешагнуть.

— Никак нет, верно поют-с, — сказал, улыбаясь, Бахус.

Иванчук очень холодно поздоровался с Штаалем.

— Вчера не были, сударь, — сказал актер. — Новостей нет ли-с? Верно, все штафеты читать изволите, и те что по телеграфам?

— Новостей? — переспросил польщенный Иванчук. — Какие же новости? Скоро воевать будем.

— С турками-с?

— С турками-с, — передразнил Иванчук. — Уж не с гишпанцами ли? С Англией, а не с турками-с. Сдается мне, Бонапарт начинает нами вертеть!

— Дерзновенного духа человек, — вздохнул актер.

— Ну, насчет войны еще гадания розны, — пренебрежительно сказал Штааль, не глядя на Иванчука.

— В самом деле, вряд ли мы заключим аллианс с Бонапартом, — вставил де Бальмен.

— А почему бы и нет?

— С республиканским правительством? Это при суждениях государя императора?

пел Насков, бывший сильно навеселе.

— Я, впрочем, не утверждаю положительно, — сказал, спохватившись, Иванчук и заговорил вполголоса с де Бальменом об артистках театра, сообщая о них самые интимные сведения.

— Откуда ты знаешь? Откуда ты знаешь? — все больше краснея, беспрестанно спрашивал де Бальмен. Иванчук только пожимал плечами. Штааль усиленно зевал. Ему очень хотелось послушать.

— Да быть не может!

— Верно тебе говорю.

Де Бальмен вдруг толкнул его в бок, показывая глазами в сторону. К ним неторопливо подходил седой как лунь красивый старик с очень умным и привлекательным лицом, в коричневом суконном кафтане, с шитым шелковым жилетом, манжетами и брыжами. Голова у него слегка тряслась. Это был знаменитый актер Дмитревский.

— Здравствуй, здравствуй, дуся моя, — ласково говорил он каждому. — Что, инспектора не видал? Где инспектор?

— Они у краскотеров, Иван Афанасьевич, — сказал почтительно Бахус. — А Алексей Семеныч в своей уборной.

— Пьян? — деловито спросил Дмитревский.