Георгий Соколов - Малая земля

— Хорошее сообщение мы получили перед высадкой — говорил Давыдов. — Второго февраля закончен Разгром и уничтожение группировки противника под

Сталинградом. Теперь, товарищи, дело за нами. Нас ждет Севастополь… Помните о Севастополе, когда бой начнете…

— Ты о нас не беспокойся, — сказал кто-то из десантников. — Мы маршрут до самого Берлина знаем.

Дубровин прошел дальше. Около носового орудия комендор Терещенко пританцовывал, чтобы согреться, и что-то смешное рассказывал двум десантникам.

Лишь рулевой Сухов стоял у штурвала как изваяние, словно он не испытывал ни холода, ни ветра. Что чувствовал сейчас этот угрюмый человек, какие мысли волновали его? Дубровин знал, что родом он из Новороссийска, но никому Сухов не говорил, что его мать и жена убиты вражеской бомбой, а двухлетний сын делся неизвестно куда.

Командир катера подошел к Сергею.

— Замерз?

— Ничего, — безразличным голосом ответил Сергей. — Скоро жарко будет.

— Ты не очень-то рискуй…

— Как это понимать?

— Не лезь на рожон.

— И ты мне такое перед боем говоришь, — с укоризной произнес Сергей.

— О чем же тебе еще говорить? — недоуменно пожал плечами Иван.

— Знаешь, Ваня, что вспомнилось мне? — оживился Сергей. — Блины, которые мама пекла. Эх, и мастерица же она! Сейчас бы их, горяченьких, да обмакивать в горячее масло — фу ты, язык проглотить можно!.. Помнится, ты тоже любил их.

— Сережа! — шутливо ужаснулся Дубровин. — Мысли твои не боевые. Разве об этом должен думать десантник, идя в бой?

— Да ведь бой-то еще не начался, — в тон ему ответил Сергей. — Ты хочешь, чтобы я думал так, как герои в плохих газетных очерках, — только о победе… А, впрочем, если разобраться, то и воспоминания о блинах связаны с мыслью о победе. Скажи, что не так?

— Пожалуй, что и так…

Дубровин взглянул на светящийся циферблат часов и взволнованно вздохнул:

— Семь минут осталось… Да, Cepera, шутки шутками, а болит у меня за тебя сердце.

— Ну вот еще… — нахмурился Сергей, отвернулся и стал смотреть на море.

Последние минуты особенно томительны. Они приближают тот миг между жизнью и смертью, при ожидании которого в тоске сжимаются сердца у самых храбрых людей. Над морем нависла напряженная тишина, разговоры затихли. Было слышно, как ветер полоскал невидимый вымпел, поднятый на мачте, и с издавна привычным шумом билась о борта вода.

Дубровин поднялся на мостик и распорядился занять боевые посты. Через минуту на палубе показался командир группы. Он могуче потянулся и произнес:

— Ребята, быть наготове. Плащ-палатки скатать.

— Сейчас начнется, — тихо сказал Дубровин.

И в тот же миг вся бухта вдруг осветилась, над морем и горами загрохотало. Гул артиллерийской канонады нарастал с каждой минутой. При вспышках снарядов стал виден берег Мысхако.

Неожиданно где-то впереди раздался страшный скрежет, взметнулись огненные полосы. На какое-то мгновение Дубровин оторопел.

— Тьфу, черт, это же Терновский из своих «катюш» палит, — проговорил он.

С флагманского корабля передали сигнал идти к берегу.

— Полный вперед! — скомандовал Дубровин.

Взревели моторы, и катер рванулся, вспенивая воду.

Корабли летели к огневому валу. Сейчас решали минуты, а может, и секунды. Через десять минут артиллерия перенесет огонь дальше от берега метров на триста, к этому времени десантники должны быть уже на суше, Дубровин понимал, что при малейшей задержке все может пойти по-иному. В этот напряженный момент он забыл о брате и обо всем на свете, мысли сосредоточились на одном — предстоящем бое.

На полном ходу катер подлетел к береговой черте, К самому берегу он не мог пристать из-за мелководья. Десантники наготове стояли у бортов.

— До скорого свидания! — крикнул командир группы Дубровину.

— Ни пуха ни пера!..

Сергей вскочил на мостик. Братья обнялись и расцеловались.

— Действуй, как моряк, — глухо проговорил Иван,

— Вот это разговор другой, — отозвался Сергей и побежал к борту.

Десантники стали спрыгивать а воду. Дубровин видел, как Сергей, держась за штормовой конец, спустился с левого борта, окунулся по пояс в воду и быстро побежал, держа в правой руке автомат, а в левой гранату. И в этот момент Дубровин почувствовал, что, может быть, видит брата последний раз. Вернется ли? А если случится страшное, что напишет старший брат матери? «Теперь я понимаю чувства наших отцов и матерей, пославших своих детей на войну», — подумал Дубровин.