Георгий Соколов - Малая земля

И тут он увидел устало шагающего Диброва.

— Кирилл! — радостно воскликнул он и бросился ему навстречу.

Друзья обнялись.

— Сбылось? — весело спросил Дибров.

— Сбылось! — торжествующе произнес Жестов.

— Давай-ка отметим!

Они прошли в сквер и сели на поваленное снарядом дерево. Дибров достал из вещмешка флягу и кружку. Жестов тоже вынул кружку и банку мясных консервов.

— Вино называется «Черные глаза», — сказал Дибров, разливая по кружкам.

— Знакомое, — заметил Жестов. — Геленджик славился таким.

Дибров поднял кружку.

— Ну, Степан, дожили до радостного дня. За родной Новороссийск!

— За будущие победы!

Выпив, Дибров в раздумье проговорил:

— Где доведется снова нам встретиться?

— В Крыму, конечно. А затем, может, и в Берлине.

— Да, по-видимому.

— А наверняка знаешь где?

— Где?

— Здесь, в Новороссийске! После войны.

— А ты уверен, что я сюда приеду?

— Уверен!

— А почему так? Я же не здешний, а с Каспия.

— Да потому, что город родным стал тебе.

— Это верно, — согласился Дибров и вынул пачку хороших папирос. — Возьми половину. Подарил командир Иркутской дивизии.

— Говорят, флаг на вокзале поднял ты?

— Нет, это Смаржевский. Я только поддерживал… А вообще-то жарко пришлось. Пять дней в осаде пробыл. Запомнится на всю жизнь.

— Да, такое не забудешь…

Встряхнув пустую флягу, Дибров сказал:

— Не мешало бы еще. Ну, да ладно. Все равно времени нет.

Они поднялись и вышли на улицу, заваленную битым камнем, скрюченной проволокой, расщепленными телеграфными столбами. Дибров достал из кармана лист бумаги.

— Песня новая появилась в нашем батальоне. Возьми-ка прочитай. Душевная…

Жестов прочел:

Окончив читать, он медленно проговорил:

— Да, душевная! Есть же люди, которые так могут сочинять…

Друзья прошли до улицы Советов.

— Свой дом не проведал? — спросил Дибров,

— Нет еще…

— Что так?

Жестов нахмурился и тяжело вздохнул:

— Робею… Как-то душа заходит…

— Понимаю… Ну, прощай! До новой встречи…;

— Желаю здравия…

Друзья расстались. С лица Жестова сошла улыбка, Вспомнились дочь, жена, мать. Где они? Что с ними?

Жестов медленно шагал по Староанапской улице о миноискателем в руках.

Позади него шли десять автоматчиков. Сапер прокладывал им путь по заминированной улице.

На улице не было ни одного целого дома. Кругом бесформенные развалины, заросшие бурьяном. Даже печи не уцелели. Во всем городе ни одного жителя.

Неожиданно Жестов остановился. Вот тут стоял уютный каменный домик, окутанный зеленью винограда. Он ручается, что его дом стоял именно здесь.

— Браток, поторапливайся! — прикрикнул командир отделения автоматчиков, высокий, сутулый моряк с лихо сбитой набекрень пилоткой.

Жестов провел рукой по внезапно вспотевшему лбу.

— Здесь, ребята, — глухо сказал он, — был мой дом. Тут оставались жена, дочь, мать…

Командир отделения автоматчиков натянул пилотку еще ниже на нос и полез в карман за кисетом.

— Да-а, — протянул он, переминаясь с ноги на ногу, не зная, что сказать.

Автоматчики сняли пилотки и молча смотрели на разрушенный дом.

Жестов осторожно обошел развалины. Мучительный вопрос не выходил из головы: похоронена ли его семья под развалинами или она жива?

Он шагнул и потянул покореженную огнем кровать. Увидел плюшевого мишку с разорванным животом. Этого мишку он подарил дочери в первомайский праздник.

Жестову стало душно, и он расстегнул ворот гимнастерки. По темной щеке скатилась слеза. Он смахнул ее пилоткой, прикусил губы и нахмурил широкие брови.

— Ты, парень, не убивайся, — сочувственно сказал один из автоматчиков. — Дом — что дом, после войны можно выстроить еще краше. А семью, верно, фашисты угнали. На Тамани нагоним, отобьем…

Другой автоматчик, тонкий и остроскулый, злобно скривил рот:

— Доберемся до их логова! Припомним Новороссийск!

— Как изуродовали, гады, город, — вздохнул третий и покачал головой. — Полсотни лет надо восстанавливать.