Камиль Яшен - Хамза

Ничего не хочется - ни есть, ни пить, ни читать, ни разговаривать.

Хочется только спать.

Но лишь голова опускается на подушку, как сразу же возникают цифры. Их очень много...

Караваны цифр уныло плетутся друг за другом по белым пустыням страниц, упрямо сталкиваются, бессмысленно переплетаются, мгновенно рассыпаются, хаотично кружатся, мерцают, загораются, гаснут, осыпаются пеплом и снова упрямо сползаются, соединяются, вычитаются, назойливо умножаясь, упрямо делясь, дробясь, повторяясь, шипя, крича, вопя, гнусавя...

Чёрные цифры.

Красные цифры.

Зелёные цифры.

Белые.

Фиолетовые.

Оранжевые.

Он задыхался от цифр во сне. Они преследовали его, бежали за ним, хватали за полы халата, заползали за воротник, в рукава, в бельё...

Десятки.

Сотни.

Тысячи.

Миллионы.

Миллиарды.

...57...842...6389...85 734...926 100...00000...000000...000000000...97 635 284...31 956 287 400...

Цифры хохотали, гримасничали, кривлялись, выли, прыгали, скакали, визжали, ревели, надсаживались, надрывались... Цифры завинчивались бесконечными хороводами в беззвёздное чёрное небо, громоздились горными вершинами, осыпались каменными лавинами и осколками скал.

Иногда хороводы цифр становились похожими на вращающихся бешеными волчками дервишей, как тогда, возле гробницы святого Али-Шахимардана.

Вот один из этих "волчков", самый неистовый, весь обвешанный вырезанными из железа гремящими цифрами, рванулся, приблизился, протянул к Хамзе когтистые пальцы...

- А-а-а-а-а-а-а!!!

- ...Что с тобой, сынок, милый, кто напугал тебя?.. Успокойся, дорогой, это только сон. Повернись на другой бок, и всё пройдёт.

Джахон-буви, склонившись над изголовьем сына, поправляла ему подушку, гладила волосы.

Хамза, сев на кровати, ошалело смотрел на мать, мотал головой из стороны в сторону, растерянно улыбался.

- Приснились какие-то шайтаны, какая-то чертовщина...

Джахон-буви, держа в руках свечу, грустно смотрела на сына.

Вот ведь совсем уже взрослый мужчина, а кричит по ночам.

Надо женить парня, чтобы жена лаской отгоняла дурные сны.

Она уходила в свою комнату, а Хамза долго ещё сидел в темноте, вспоминая кошмарное нашествие цифр, потом вставал, выходил на веранду, опускался на ковёр около стены, прижимался затылком к стене.

Чёрное небо траурным пологом висело над его головой. В чём дело? Почему уже в который раз, с тех пор как он начал работать у Садыкджана-байваччи, снится ему этот сон с сумасшедшими цифрами?

Да, конечно, он очень уставал с непривычки на работе, непрерывно вписывая с утра до ночи в конторские книги и тетради бесконечные пуды, рубли, фунты, сажени, аршины, копейки.

Контора хлопкоочистительного завода каждый день совершала по нескольку тысяч сделок купли-продажи с дехканами окрестных кишлаков. Старшие приказчики заводской конторы требовали от писарей и письмоводителей буквально молниеносной быстроты, с которой нужно было оформлять эти сделки, чтобы весь привезённый хлопок ни под каким видом не смог бы попасть к конкурентам, а был бы куплен заводом именно в тот же день.

Через солидных петербургских и московских посредников торговый дом Садыкджана-байваччи, выросший в крупнейшую оптовую фирму Туркестана, ежедневно отправлял десятки вагонов с первично обработанным хлопком в центральные районы России на текстильные фабрики Иваново-Вознесенска и Орехово-Зуева. И поэтому во всех комнатах заводской конторы высились пирамиды платёжных и расчётных банковских документов, которые тоже требовалось заполнять с такой же молниеносной быстротой. Многочисленная армия конторщиков (и Хамза среди них самый молодой), не покладая рук, не переводя дыхания и не разгибая спин, безостановочно трудилась над этими документами от рассвета до заката.

Да, конечно, он уставал на работе. Но ведь не могла же только усталость быть причиной всех этих странных и мучительных цифровых сновидений. Наверное, была и какая-то другая причина. Наверное, что-то ещё, более существенное, чем просто лихорадочная дневная работа, будоражило его по ночам.

Сидя под чёрным траурным пологом ночного неба, прислонившись затылком к холодной стене отцовского дома, Хамза часто вспоминал свой последний разговор с дочерью Ахмада-хуна. Что случилось с ней тогда? Почему так внезапно ушла она, испугавшись, что он пойдёт провожать ее?

Она боится отца. Это ясно. Она боится молвы, которая не пощадит ни её, ни его, Хамзу. Она боится шариата, который незримо наблюдает за ней и за сотнями молодых девушек Коканда пустыми, выцветшими, полумертвыми глазами неграмотных, отсталых, невежественных старух, стариков и прочих религиозных фанатиков.