Василий Балябин - Забайкальцы. Книга 2

— Она-то любит Егорушку, — согласилась Настя.

— То-то и есть. А потом и то возьми во внимание. Когда живешь ты на заимке или на покосе, то и работникам-то с тобой легче. Платить им заставляешь по-человечески. Вот так и дальше поступай и не мешайся умом. А што касаемо Сеньки, то я тебе одно скажу: долго ждала, а уж немного-то подождешь. Война-то вить не век тянуться будет, кончится она, придет Егор живой-здоровый, и конец всем твоим бедам.

— Ох, дядя Ермоха, кабы так-то оно получилось.

— Получится, иначе и быть не может.

После ухода Ермохи Настя потушила свечу, легла, но еще долго не могла уснуть, обуревали ее противоречивые мысли. В нее словно вселились и спорили между собой два человека. Один нашептывал ей: не слушай старика, уходи, как задумала, будешь вольная как птица, докажи свою гордость. А другой упрямо твердил: прав Ермоха, живи себе спокойно, хозяйничай, сына расти и жди Егора, придет он к тебе, придет…

И вот уже видит Настя Егора. Стоит он вроде как на горе, стоит, улыбается ей и протягивает руки. Настя спешит к Егору и видит — рядом с ним сын ее и Ермоха, старик смеется и грозит ей пальцем. Торопится Настя к ним и не идет уже, а плывет по воздуху все выше и выше, а на душе у нее жутко и радостно…

Вечером следующего дня Настя отправилась к Марфе ворожить.

Будучи в хороших отношениях с Саввой Саввичем, Марфа в то же время сумела войти в доверие и к Насте так, что она поверяла ей свои сердечные тайны.

Разложив замусоленные, черные от грязи карты, Марфа цедила сквозь зубы:

— Живой он, моя милушка, живой. В казенном доме находится, при больной постели. А в сердце тебя содержит, моя голубушка, тебя-а. Да-а, со свиданием к тебе, с желанием и сердечно. Хорошо тебе выпадает, Федоровна, шибко хорошо.

Со страхом и надеждой смотрела Настя на карты, затаив дыхание слушала Марфу. А та, снова перетасовав колоду, метала карты на кучки, приговаривала вполголоса: «Для тебя, для дому, для сердца, что было, что ожидать должно, чем сердце успокоится».

— Для тебя, значить, дорога будет, молодуха, скорая дорога и нечаянный интерес. Для дому — известие будет тебе от благородного короля, через бубновые хлопоты. А для сердца… Да это оно что же такое? Червонный король к тебе какой-то с хлопотами, с желаньем! Ну, милая, уж не ухажер ли какой появился у тебя?

Настя вспыхнула, зарделась маковым цветом.

— Что ты, тетка Марфа, да за кого же ты меня считаешь!

— Да я так это, моя милушка, к слову пришлось. — И продолжала далее: — Ожидать тебе трефную даму и разговор, значить. Да-a, веселый разговор-то в собственном доме. А сердце успокоится, вот оно, пожалуйста, известие из казенного дому. Ну-у, Федоровна, это прямо-таки на диво. Нароком не подберешь карты, какие тебе выпали.

И Настя загорелась надеждой, на лице ее пятнами выступил румянец, радостью заискрились глаза.

— Верно, тетка Марфа?

— Да уж вернее верного. Уж чего-чего, а ворожить-то, Федоровна, я дока. Меня этой мудрости покойница Сазоновна научила. Все я от нее переняла до тонкости, мне раз заглянуть в карты — и довольно, всю правду выложу тебе как на ладошке. Спроси-ка вон Агафью Нилиху, как я ей про сына-то угадала, как в воду глядела. А либо Устинье-солдатке, как рассказала ей по картам про Мироху-то, так оно и вышло все истованно. То же самое Кузьме Крюкову про коней угадала, он мне потом сто спасиб надавал. А уж сколько женихов девкам выворожила, счету нет. Так что ты, Федоровна, не сумлевайся, хорошо тебе выпало, истинная правда.

Повеселевшая Настя сунула гадалке сверток.

— Тут я маслица завернула тебе, тетка Марфа, да ишо кое-что. А ежели сбудется все, как сказала, ох, не знаю, как и отблагодарить тебя.

— Милушка моя, да пошто же оно не сбудется-то, все сбудется. Я, моя хорошая, мимо не скажу, вот попомни мое слово.

С легким сердцем шла Настя от Марфы. Впервые за эту неделю на душе у нее стало спокойнее, появилась надежда, что дождется она Егора, что будет праздник и на ее улице.

Только теперь увидела Настя, как хорош этот тихий летний вечер, какой чудесный пересвист завели щеглы в маленьком садике Кузьмы Крюкова, откуда так сладко пахнет черемухой. А на голубом фоне вечернего неба играла красками заря: на горизонте она сияла расплавленным золотом, чуть повыше над нею протянулась узкая, темная тучка, подбитая снизу пурпуром. А еще выше, в нежно-голубой лазури, рассыпались маленькие облачка, прозрачные, белые, как лебяжий пух. Но вот и они меняются: сначала приняли цвет топленых сливок, постепенно переходя в желто-лимонный, затем в светло-розовый, а через несколько минут заполыхали багрянцем.