Хескет Пирсон - Диккенс

Но так же как его истинное призвание определилось при чтении книг Смоллетта [3] Смоллетт Тобайас (1721 — 1771) — выдающийся английский писатель, предшественник литературы критического реализма, автор романов «Приключения Родерика Рэндома» (1748 г.), «Приключения Перегрина Пикля» (1751 г.) и др. , Филдинга [4] Филдинг Генри (1707—1754) — крупнейший английский писатель-реалист, автор романов «История Джозефа Эндрюса» (1742 г.), «Джонатан Уайльд Великий» (1742 г), «История Тома Джонса Найденыша» (1749 г.), сатирических комедий «Пасквин» (1736 г.), «Исторический календарь на 1836 год» (1737 г.) и др. и Сервантеса, — здесь, в лондонских трущобах, он, сам того не подозревая, получал свое подлинное образование. К этому времени он уже написал трагедию и принялся сочинять рассказы для «домашнего потребления»; теперь, блуждая по городу и его хмурым окраинам, он незаметно для себя добывал сырье, из которого ему предстояло создавать своих героев. Первое время он довольствовался окрестностями Хэмпстед-роуд [5] Хэмпстед-роуд — район северной части Лондона, знаменитый своими прудами и купальнями. , но постепенно осмелел и обследовал район Сохо [6] Сохо — один из районов Лондона, населенный беднотой. , где на Джерард-стрит снимал квартиру его дядя, чиновник Томас Барроу. В районе Лаймхаус [7] Лаймхаус — один из приречных районов Лондона, известный фабриками и доками. на Черч-Роу, где все вокруг было связано с кораблями, с морем, жил крестный отец Чарльза, такелажник Кристофер Хаффам. По дороге к нему мальчик наблюдал жизнь Ист-Энда [8] Ист-Энд — восточная часть Лондона, заселенная бедняками. Широко известна своими трущобами. , и все, что он видел, казалось ему необычайно увлекательным. Излюбленным местом его экскурсий были Ковент-гарден [9] Ковент-гарден (Монастырский сад) — один из районов Лондона, примыкавший к территории бывшего монастыря Святого Петра в Вестминстере. Здесь расположены один из двух главных лондонских театров, «Ковент-гарден», и Ковент-гарденский рынок. и Стрэнд [10] Стрэнд — одна из главных улиц Лондона. По северной стороне Стрэнда на многочисленных уличках во времена Диккенса размешалось несколько десятков театров. . Часами, стоя где-нибудь на углу, смотрел он по сторонам, заглядывал в темные дворы зловонных узких улиц, подмечая и запоминая нравы их обитателей. Но поразительнее всего был район Сэвен Дайелс [11] Сэвен Дайелс — район трущоб в Лондоне; место, где сходится семь улиц. . «Какие чудовищные воспоминания вынес я оттуда! — воскликнул он однажды. — Какие видения! Порок, унижения, нищета!» Эти зрелища и пугали и в то же время неотразимо манили к себе все еще хрупкого, болезненного и крайне впечатлительного мальчика. Бессознательно он накапливал богатый запас наблюдений. Все эти места были впоследствии описаны им, и многие их обитатели стали героями его романов.

Итак, Чарльз пополнял запас своих знаний, а тем временем основной капитал его отца — добрая репутация — таял с каждым днем. Новую должность Джон Диккенс получил по милости влиятельных людей, бывших хозяев его матери, и сохранил за собой, очевидно, лишь потому, что уволить его могли, только если бы он, скажем, присвоил себе казенные деньги. Никто, кажется, не сомневался в том, что он был приятный человек, душа общества, но горячность, с которой пишет о нем сын, во многом объясняется тем, что к матери мальчик относился с холодком: «Я знаю, что отец мой — самый добрый и щедрый человек из всех, когда-либо живших на земле. Как он вел себя по отношению к жене, детям, друзьям, как держался в дни горестей и болезней! О чем ни вспомнишь, все выше похвал. За мною, ребенком болезненным, он смотрел день и ночь — много дней и ночей, неустанно и терпеливо. Никогда не брался он за доверенное ему дело, чтобы не выполнить его честно, усердно, добросовестно и пунктуально». Поскольку основным «делом», вверенным Джону Диккенсу, были жена и семья, эту оценку следует несколько умерить. Легкий нрав, общительный характер, чрезмерное хлебосольство навлекли на его семью нужду и горе, оттолкнули родственников его жены, не желавших более давать ему денег «взаймы», как предпочитал выражаться он сам; лишили его старшего сына школы и школьных товарищей. Зато он с восторгом слушал, как мальчик поет забавные песенки. В этом, без сомнения, и кроется одна из причин той сердечности, с которой Чарльз неизменно говорит об отце. Недаром же он любовно изобразил его под видом Микобера и старого Доррита! Джон Диккенс был первой «аудиторией», по-настоящему оценившей его талант. Сын был так благодарен отцу за его внимание в дни болезни, за дружбу, за то, что отец гордился его выступлениями, что, когда настал час подлинных испытаний, Чарльз осудил поступок матери и до конца жизни не простил ее, хотя ее следовало бы только похвалить за то, что, когда все пошло прахом, она старалась, хотя и тщетно, поддержать семью. Да и сам Чарльз находился в отчаянном положении тоже по милости отца.