Татьяна Янковская: Детство и отрочество в Гиперборейске, или В поисках утраченного пространства и времени

Темно. Холодно. Нева. Аню несут на руках. Ей нет двух лет. Громкие хлопки залпов. Взлетают и падают охапки разноцветных огней над Невой. Красиво и страшно.

Днем на улицах весело. Лошади с косичками, в косички вплетены голубые или красные ленты. Дяденька без ног на дощечке с колесами мчится по тротуару, отталкиваясь от асфальта деревянными утюжками.

Два года. Нянька Нюра. Она злая. Проколола Ане уши и вдела сережки. Папа и мама негодуют. Аня не любит Нюру, не слушается ее, не хочет одеваться. Надевает платье, как штаны, просунув ноги в рукава и, поддерживая подол руками на талии, выходит на кухню. Она думает, что это очень смешно, но никто из соседок не смеется. Нюра тащит ее в комнату, больно бьет. «А еще девочка называется! Сиди здесь! Чтоб я тебя больше не видела!»

В комнате поет маленький голубой радиоприемник. Аня перестает плакать и поет вместе с приемником «Две ласточки». Очень красивая песня, особенно одно место без слов, где только голосом выпевается чудесная мелодия. Как в «Жаворонке» и «Соловье», которые тоже часто поют по радио, и папа их поет. Он очень хорошо поет, и Аня ему подпевает. Она уже узнаёт и может напеть сорок арий, романсов и песен, папа записывает их в записную книжку. Она давно уже умеет хорошо говорить, но почему-то в последнее время говорить стало трудно. Говорят, это потому, что она испугалась. Аня знает, что ей полезно петь, и поет даже больше, чем раньше. А еще дедушка с ней занимается. Они забираются с ногами на большую высокую кровать, где ночью спят мама с папой, и хором говорят нараспев «мама, па-па, А-ня, ду-ра» – и смеются. «Ho-га, ру-ка, по-па» – и опять смеются. Дедушка немножко шалун, а папа большой шалун. Он поднимает Аню на одной руке к потолку, мама говорит ему «перестань!», а Аня кричит «еще, еще!».

У дедушки своя маленькая комната, а в большой комнате живут мама с папой, Аня и раньше жила Нюра, но больше она у них не работает. Аня теперь ходит в академический детский сад. Ей еще нет трех, но дедушка договорился, и ее приняли, потому что она говорит не хуже трехлетних – она уже не заикается – и очень самостоятельна. «Я сама!» – говорит она, когда взрослые хотят ей помочь. Шнурки на ботинках умеет завязывать не хуже мамы и даже лучше папы, он их по-другому завязывает, труднее. Даже шарф не дает завязать сзади, как у других детей, и у нее единственной он завязан под подбородком. Они ходят гулять парами. Солнце такое яркое, капли падают с крыш. Все дети сняли варежки, и они болтаюся из рукавов на резинке. Аня ходит в паре с Татой Ивановой. Хорошее имя – Тата.

Кто-то разбил стакан с киселем, и воспитательница ругает Аню. «Это не я!» Но воспитательница не верит и ставит ее в угол, а вечером жалуется папе. «Это ты сделала?» – спрашивает папа. «Нет!» Не может же она сказать, что она, если это не она. Кто – Аня не знает. «Аня никогда не врет, – говорит папа. – Она всегда говорит правду». Ане приятно, что папа ей верит. Оказывается, она никогда не врет, а она и не знала!

Мама и папа взяли Аню на первомайский парад. Ей разрешили снять пальто и остаться в нарядном синем шерстяном платье с белым воротничком. У нее новый красный фетровый капор, в руке красный флажок. Всюду музыка, цветы, папа иногда несет ее на плечах, и Ане хорошо все видно. Дядя Веня из папиного университета подарил ей «раскидай» и «уйди-уйди». Никогда еще ей не было так весело.

Летом Аня едет с садиком на дачу. Большой дом с колоннами, большая лужайка. Мама с папой приезжают к ней по воскресеньям. К их приезду Аня всегда надевает светло-голубое батистовое платье с вышитой кокеткой, от которой колоколом расходится слишком длинная юбка, и собирает для них букет цветов. Потом они уезжают, а Аня остается. А однажды они приехали и забрали ее с собой, хотя другие дети остались. Анина кроватка стоит теперь в дедушкиной комнате, она будет там жить. Дедушка уехал далеко-далеко. В садик она ходить больше не будет, ведь это дедушка работал в Академии наук, а не мама с папой.